«Я снова стану духом. Потерянным. Где мои дети? Вы бросили меня… тут так много, они смыкаются как волки… дети, помогите…»

— Ты должен закрыть врата.

— Вздох?

— Да. Пернатая Ведьма. Странник утопил меня. Я взяла его глаз, он взял мою жизнь. Никогда не заключай сделок с богами. Его глаз… я даю тебе, Хищник жизней. Врата — ты их видишь? Нас тянет ближе… Хищник, не останавливайся…

Послышался другой голос: — Они убили дракона ради такой силы, Икарий.

— Таксилиан?

— Кровь прожгла дыру — если ты проиграешь, небеса заполнятся машинами врага и На’рхук восторжествуют. Видишь К’чайн Че’малле, Икарий? Они смогут победить, если ты остановишь Цитадели Гат’ран, помешаешь им выходить в этот мир. Запечатай врата!

Он теперь мог их видеть, он держал в руке глаз Старшего Бога. Мягкий, скользкий, покрытый кровью.

— Рана между мирами велика — даже Кальсе Вырванный не сможет…

— Ты должен построить стену.

— Тюрьму!

Пернатая Ведьма зашипела:

— Корень и Синее железо, Хищник! Ледяной Охоты недостаточно! Пробуди садки в себе! Корень для камня и земли. Железо, чтобы поддержать жизнь в машинах. Врывайся!

— Не могу. Умираю.

— В этом мире есть дети, Икарий.

— Асана? Не понимаю тебя. Ты не…

— В этом мире есть дети. Садки, сделанные тобой из собственной крови…

Пернатая Ведьма фыркнула: — Нашей крови!

— И нашей, да. Садки, Икарий — ты вообразил, они только твои? Слишком поздно. Это день огня, Икарий. Дети ждут. Дети слышат.

В разуме своем, рушащемся со всех сторон, он услышал новый голос, сладкий голос, голос, которого раньше не слышал.

Раутос прошептал — его слова были последним, что запомнил Икарий:

— Икарий, во имя милой жены моей… имей веру.

Вера. Он ухватился за это слово.

Рука сомкнулась на глазе; раздался вопль Старшего Бога, когда он превратил глаз в нужное. Для Корня.

Семя.

Финнест.

Келиз видела, как Кальсе влетает в пасть и останавливается, как буря вонзает в него молнии. Само небо содрогнулось, земля начала биться в падучей; на ее глазах камни вырвались из почвы прямо под Кальсе. Скалистое основание выбросило кривые руки, словно гигантское перевернутое дерево хлещет по воздуху корнями.

Корни вздымаются всё выше, касаются днища Кальсе и неистово расползаются. Каменные ветви вьются, зашивая края врат. Огни в них гаснут. Пустоши теперь кажутся какими-то серыми, словно бешеный рост дерева забрал из них последние искры жизненной силы.

Четыре оставшихся вне портала крепости начали отчаянную атаку на Кальсе. Взрывался камень. Широкие трещины пронизали плавящиеся скалы, звук ударов грохотал сильнее любого грома… но где бы ни открывались раны, камни спешили исцелить повреждения.

И тут атака кончилась. Тишина была такой неожиданной, что Келиз вскрикнула от боли.

Четыре крепости На’рхук охватило пламя, они пятились от врат. Огонь становился все ярче и, наконец, слепяще-белые сердцевины взорвались. Она взирала, то ли в ужасе, то ли в восхищении, как крепости тают. Над ними поднялись толпы дыма. Крепости несло на восток, земля под ними становилась черной от жара.

Ганф Мач сказала в разуме: — Дестриант. Гляди через меня. Видишь?

— Да, — шепнула она.

Две фигуры стоят на изодранной вершине холма к северо-востоку.