Дем Михайлов. Пылающие дюзы 3Астероид Сити – 5
0 Космос не прощает снисходительной небрежности и излишней самоуверенности. Космос не прощает глупой рискованности и ничем не обоснованной самонадеянности. Космос не прощает дураков. Да, космос может простить, если ты рискуешь лишь собственной жизнью, ну, может, еще жизнями пары уверенных в себе и немало поживших соратников. В этом случае космос может отнестись снисходительно даже к самой безумной авантюре, хотя два эти слова — «космос» и «авантюра» несовместимы. Но космос никогда не простит тех, кто вздумал бездумно рисковать многими чужими жизнями. И неважна причина такого риска — ведь благими намерениями вымощена дорога в ад… 1 На момент выхода на нашу крейсерскую скорость до пункта назначения Мэйн-1 оставалось шесть дней и шестнадцать часов. Разгон прошел успешно как для корабля, так и для тех, кого на борту старого рудовоза просто не должно было быть — для трехсот пятидесяти пассажиров, набившихся в переоборудованный трюм. Успех не вскружил мне голову. Следующие сутки я почти не спал, продолжая делать все, чтобы бортовые системы поддержания жизнедеятельности продолжали работать в штатном режиме. Несколько крупных искристых замыканий, небольшой, но очень пугающий пожар, отказавший модуль жизнеобеспечения, спятивший ремонтный дрон, пяток протекающих труб и две крупные утечки… Мы справились со всем этим и еще с целым списком мелких проблем в рекордные сроки. И количество возникающих проблем пошло на спад… Вот тут я позволил себе налить стаканчик ликера Торус-Экстра. Налить налил, а вот выпить в тот чертов черный день — первый из адской недели — не успел. И ведь не выпил по смешной причине — я постеснялся запаха алкоголя изо рта. Смешно, действительно смешно, но я не выпил из нежелания показаться тем, кто пьет на работе. И это при том, что все пассажиры то и дело видели, как я мечусь из одного конца километрового корабля в другой, каждый раз что-то перенося, налаживая, втыкая или, наоборот, выдирая… После почти суточной вахты у меня была уважительная причина выпить стопку ликера. И никто бы не осудил. Но я не выпил. Хотя старый стаканчик уже был у самого рта… Но тут пискнул зуммер, и будничный голос Вафамыча спросил через интерком: — Тим… к-хм… то есть… капитан Градский… уже покинули мостик? По этим словам стало ясно, что рядом с ним есть кто-то из пассажиров. А по спокойному голосу было понятно, что ничего серьезного не случилось — о как же я ошибался! И не только я… Но в тот момент я ни о чем не подозревал. Поэтому я отставил стаканчик, щелкнул по экрану и ответил: — Капитан на связи. Случилось что? Официальных корабельных терминов вроде «Докладывайте» и прочих я избегал как чумы. И остальные члены команды следовали моему примеру. Вот и сейчас старший механик ответил в свободном ключе: — Госпожа Третьякова говорит, тут возникла небольшая проблемка… — С чем? — С кем, — поправил меня Вафамыч. — Троих пассажиров штормит по полной, капитан. Озноб, высокая температура, и у них нараспашку открыты все шлюзы… — Не совсем понял, — признался я, и почти сразу в эфире прозвучал чужой сухой женский голос, любезно пояснивший суть выражения: — Обильная рвота и понос, капитан Градский. У троих пассажиров. — Нехорошо, — отозвался я, окончательно отодвигая от себя стаканчик ликера и поднимаясь на уставшие ноги. — Им совсем плохо? — Они неплохо держатся, — ответил механик и, чуть помедлив, добавил: — Но одинаковая болезнь сразу у троих… — Да, — согласился я, уже шагая в сторону люка, что открывал доступ к главному коридору, ведущему в центральный шлюз. |
