Неторопливо, с безмятежной лёгкостью человека, исполнившего свой долг, она обошла сопку и по крутой деревянной лестнице спустилась на берег. Водолазы в мокро блестящих гидрокостюмах уже сваливали собранную на дне живность в отгороженный камнями бассейн. Зрелище было, конечно, захватывающее. Аскетичная суша не знает таких насыщенных сочных красок, какими переливалась на мелководье лениво усыпающая добыча. Вспыхивая каплями солнца, кишели в едином клубке пунцовые пульсирующие асцидии и васильковые анемоны, всевозможные голотурии, судорожно меняющие свой колер осьминоги, и сиреневые, карминно-красные, муарово-чёрные морские звёзды, заламывая лучи, беспомощно шевелили рядами оранжевых присосков. Казалось, это корчится в предсмертной страде, безмолвно моля о пощаде, сама непостижимая природа.

Растаяла дымка, обнажив прокатанный лист неподвижной воды. Синими тенями обозначились острова на горизонте. Заповедная бухта равнодушно платила пустячную дань человеку за своё спокойствие, за мириады жизней, мелькающих в вечном круговороте.

Со смешанным чувством интереса и лёгкой брезгливости Рунова наблюдала за коллегами, которые, как придирчивые хозяйки где-нибудь на одесском привозе, копались в груде живности.

— Ну как, нравится вам здесь? — вежливо поинтересовался Неймарк.

— Прелестное местечко.

— Я сюда каждый год приезжаю.

— Если мне повезёт, тоже сделаюсь старожилкой. Возьмёте в компанию?

Бесспорным вожаком этой несколько комичной в своей повседневной увлечённости братии был Александр Матвеевич Неймарк. В старомодных, так называемых семейных трусах он заходил по колено в воду и вынимал садки с ежами. Прежде чем бросить очередную жертву в эмалированное ведро, которое почтительно держала на весу лаборантка, он опасливо катал её в ладонях, словно печёную картофелину, критически оглядывал с разных сторон и всегда неожиданно, но с поразительной точностью швырял через плечо. При этом он смешно приседал, ополаскивая резиновые перчатки, и зачем-то хлопал себя по голому животу.

Это было настолько смешно, что Рунова всякий раз отворачивалась, до боли прикусив нижнюю губу.

Прислушиваясь к жестяному стуку падающих ежей, она сделала несколько быстрых соскобов со звёзд и голотурий. На этом её роль в “торжище” была исчерпана.

— Как улов? — приветливо спросила Светлана Андреевна, когда профессор выбрался на берег.

— Как обычно, очаровательница, — польщённо просиял Неймарк. — Чего-чего, а этого добра в океане вдоволь.

— Я давно хотела спросить вас, Александр Матвеевич. — Рунова помогла лаборантке вынести на берег полное ведро. — Вы хоть однажды пробовали своих ежей?

— Что? — профессор недоверчиво покосился на Рунову. — Чай, смеётесь над старым человеком, шалунья?

— Как можно! — запротестовала Светлана Андреевна. — Но разве вы не знаете, что ёж высший деликатес? В ресторанах Флориды или, скажем, Лазурного берега его подают за бешеные деньги. Некоторые эксцентричные любители специально проводят летние каникулы в бухтах, где водятся ежи. Я где-то читала, что князь Монако заказал для какого-то приёма целую партию, которую доставили на специальном самолёте. Одним словом, рекомендую отведать, хотя бы ради любопытства.

— А сами-то вы их ели?

— Дальневосточных, честно говоря, нет, но тропических однажды попробовала. Знаете, такие большие с иглами, как у дикобраза?

— Ну, и каково впечатление?

— Потрясающе! Нечто среднее между стерляжьей икрой и соком из крабовой банки. Представляете?

— С трудом, но соблазнительно крайне.