— В расчётах не напутали? — спросил он, подписывая очередную статью, и внимательно взглянул поверх очков на Кирилла. — С формулами тоже всё в порядке? Мне ведь продираться сквозь ваши дифференциальные уравнения недосуг… Смотрите, ребята, я на вас полностью полагаюсь.

— Всё верно, — растроганный очередным знаком благоволения, поспешно заверил Ровнин. В термодинамике он разбирался ещё меньше. Несмотря на то что все формулы были аккуратно вписаны его рукой.

— Я проверял, — подтвердил Ланской. — Но вообще-то, Евгений Владимирович, давно назрела надобность капитально заняться темой, — не удержался он от шпильки. — Требуется кропотливая мозговая атака и, хоть мы ценим ваше доверие, деловая критика.

Против ожидания шеф не вспылил, хоть и отличался почти что детской обидчивостью.

— Разве я не понимаю, ребята? — сокрушённо вздохнул Евгений Владимирович. — Только и вы попытайтесь меня понять. Видите, что происходит? Я же себе совершенно не принадлежу… Но ничего, авось всё скоро наладится.

Ланской внутренне содрогнулся от этого “авось”. Особых надежд на отрадные перемены возлагать, разумеется, не приходилось. Он действительно видел, как Доровского, который работал по совместительству на кафедре и заседал в многочисленных комиссиях и учёных советах, рвали на части. Это было настолько привычно, что считалось вполне нормальным, чуть ли не само собой разумеющимся. Неотвратимо надвигающийся переезд лишь обострил и ускорил заведённое течение событий.

Но теперь, помимо коловращения привычных обязанностей, в жизни Евгения Владимировича возникла новая заманчивая стезя, влекущая на академические высоты. Сотрудники лаборатории, а вместе с ними и Кирилл с растущим удивлением наблюдали, с каким откровенным упоением шеф играет, и это было самое точное слово, в своё членкорство. Как осваивает, радуясь каждой мелочи, новое положение с его почётными обязанностями и лестными привилегиями. Злые языки нашептывали, что он чуть ли не в пляс пустился, когда узнал, что ему полагается, пусть весьма скромный, но всё-таки фонд, предназначенный для выписки зарубежных научных изданий. И вообще, чего только не говорили про нового члена-корреспондента, столь ловко оставившего за кормой стольких потенциальных кандидатов. На то и существует завистливая молва, чтобы повсюду сопутствовать успеху. Для неё безразлично, когда он являет свой лучезарный лик: в победном взлёте молодости или на склоне лет, когда уместнее подводить итоги, нежели строить планы на будущее.

Вопреки вполне понятной тревоге за собственную судьбу, Кирилл не мог осудить шефа, хотя и не упускал случая подбавить к общему шушуканью насчёт “изменника” насмешливое словечко. Более того, он был единственным, кто в глубине души полностью понимал Евгения Владимировича и, следовательно, оправдывал… Мысленно ставя себя на его место, Кирилл, хоть и не без усмешки, приходил к лестному для самолюбия выводу, что поступил бы точно так же. Одного он не мог простить судьбе: срока. Время для жизненных перемен было выбрано чертовски неудачно.

“Почему не через годик, а именно сейчас, когда так важна каждая минута? — вновь и вновь задавался он совершенно бессмысленным вопросом. — Неужели нельзя было подождать?”

И знал, что нельзя, потому что шеф, исчисляя оставшиеся годы, не принимал его, Киру Ланского, в расчёт, и вообще случай капризен и всякий раз по-новому выбрасывает свои кости.

Кирилл покосился на посапывающего рядом Малика. Его мясистое лицо было сосредоточенно и странно подвижно. Гневно шевелились кустистые брови, отчётливо выпирали на вечно румяных щёках энергичные желваки, и раздувались, резко выбрасывая воздух, крупные ноздри.