— Перестань, — говорит Джули, глядя на моё лицо, взлётно-посадочная полоса приближается под невероятным углом. — Побудь со мной.

Я смотрю в её сверкающие глаза, и рёв вокруг меня стихает. Странно, как любые сложности тают перед лицом катастрофы. Как страх, стыд и запутанные узлы логики растворяет жаром, оставляя только сердцевину любви, которую не волнует шум в наших головах, которая прогоняет аргументы и игнорирует сомнения.

Любовь, которая просто есть.

В эту секунду, какой бы короткой она не была, всё становится понятным.

Джули целует меня, я целую её в ответ, приказывая себе не сдавать назад, поскольку сегодня всё может закончиться. Я хочу, чтоб всё закончилось именно так.

Мои глаза закрыты, все чувства сосредоточены на ней, так что я не чувствую приближения удара. Я целую Джули, я целую Джули, я…

Глава 25

МЫ

ВНУТРИ ОДНОЙ Земли много других. Внешняя — самая загруженная, здесь есть океаны, леса и города. Она жужжит, шипит, чирикает, рычит, воет, разговаривает и поёт. Эта поверхность — настоящая игровая доска, на которой играет жизнь. Под ней спрятан мир отверстий и тоннелей, по которым существа ползают, скользят и проводят секретные встречи в слоях прошлых эр. В центре — огонь, который создал всё вокруг, вращающееся и бушующее сердце Земли, полное бесконечного импульса, вечно ревущее и всегда готовое к изменениям, землетрясениям и извержениям.

Земля любит изменения. Ей скучен баланс, отдых делает её беспокойной. В тот момент, когда её жители думают, что знают правила, она сбрасывает всё с доски и переходит к следующей игре.

К следующей эпохе. Следующей эре. Следующей эволюции.

Мы плывём сквозь земную мантию и скальные породы, через палеоген, плиоцен и голоцен, сквозь наши собственные кости и оболочки, от видов к видам, от поколения к поколению, каждая часть нас узнаёт свои останки, когда мы проплываем мимо, предаваясь кратким всплескам ностальгии.

Этим мы и занимаемся. Мы запоминаем и наблюдаем, а где-то на Высших уровнях, где возможно существование таких вещей, мы надеемся.

Мы не делаем только одну вещь — действие. Мы не авторы, мы — книги. Бывает время — вроде нынешней эпохи мягких линий, прозрачных барьеров и энергетических вакуумов, заполняющихся ядом, — когда нам хочется стать чем-то большим. Но мир принадлежит живым, а они нашей помощи ещё не просили.

Поэтому мы плывём вверх, через новообразованные скалы и тёмную грязь в самые низкие глубины некогда великого города. Мы проходим сквозь водные туннели и древние кирпичные канализационные трубы, забитые вековыми слоями дерьма, поднимаемся к плотной сети кабелей, которые были нейронами мозга Нью- Йорка, пока тысячи пуль не заглушили его мысли.

Теперь у Нью-Йорка нет мыслей. Только серость и гниение. Восставший из мёртвых город бесцельно бредёт, повторяя за отголосками прежней жизни, пока они не износятся до неузнаваемости, и постоянно, постоянно ищет плоть.

Мы разрываем поверхность, и в нас ударяет шум. В новом мире редко встретишь плотную людскую толпу. Где-то в грязи заводи Джерси-Сити образуется очередь, которая концентрируется в плавающем тоннеле Холланд и выливается в сумасшедший беспорядок страха и отчаяния у пограничных ворот Манхэттена.

Здесь, в пределах видимости забора из колючей проволоки и его усталых таможенников, мы находим мальчика со своими новыми защитниками. Они спрятали фургон в гараже на окраине, а теперь стоят на маленькой парковке среди толпы потрёпанных беженцев, держа переполненные рюкзаки. В этом желанном городе нет места автомобилям, его едва хватает для людей. Используется каждый сантиметр Манхэттена, восьмиэтажные высотки превратились в коммуналки, парки — в высокоурожайные кукурузные поля, улицы — в длинные палаточные города.