Он поменяет направление и будет вращаться, как самолёт с мёртвым пилотом, пока однажды на станции не закончится энергия.
— Мы вели себя тихо, — говорит мистер Атвист. — Мы осторожничали, когда закладывали фундамент, и это хорошо. Мягкой силе своё время. Но если мы собираемся перестроить эту страну и сделать её такой, какой она должна быть, нам нужно хорошо потрудиться. Ты готов к этому?
Я смотрю в телевизор. Не отвечаю.
— Я спросил, ты готов хорошо потрудиться, малыш? Разбуди свою секретаршу, если тебе нужен флаффер.
— Что ты планируешь? — я испугался, услышав, как тихо это прозвучало.
Маленький дрожащий звук, который напомнил мне о мальчике, который прятался на крыше за трубой. Я говорю себе, что просто уже поздно. Я просто устал. Обессилен и истощён суровым режимом индульгенции. В моей постели спят две женщины из компании, зловоние дыма и запах тел смешивается в прогорклый парфюм. Одна из них — моя помощница. Вторую не могу вспомнить. Они — мои болеутоляющие, которые я принимаю, чтобы проще переживать сомнения. Они подтверждают мой выбор, давая в качестве награды свои тела, извиваясь в большой кровати в моей большой квартире, где я наблюдаю за концом Америки в максимальной безопасности и комфорте. Это — вершина, разве нет? Как мой путь может быть неверным, если он привёл меня на вершину?
— Будь в конференц-зале через час, — говорит Атвист. — Мы поднимем тост за Америку и поговорим о том, как приготовить её тушку.
Рация в руке кажется такой тяжёлой. Я роняю её и смотрю на мигающее безумие в телевизоре. Я чувствую странное желание расплакаться, но душу его внутри.
— Ты в порядке?
Моя помощница сидит на краю кровати и смотрит на меня.
Я встаю и надеваю брюки, набрасываю серебристую рубашку.
— Ты уверен, что хочешь пойти?
— Должен.
— Я думала, ты всегда делаешь только то, что хочешь.
Я пронзаю её предупреждающим взглядом, и она замолкает. Застёгиваю рубашку и тянусь за красным галстуком.
Снаружи, на девяносто этажей ниже моих огромных окон, город корчится в лихорадке, улицы трещат от паники, выстрелов и пожаров. Но всё, что я вижу — Башню Свободы, сверкающую в лунном свете и Башню Синопек, насмешливо подмигивающую мне.
Есть здания и повыше наших. Это не вершина.
* * *
Безумец бубнит в покрытых плесенью тенях моего подвала, рассказывая свою историю. Он сидит в углу сгорбившись, его некогда дорогая одежда стала грязной и потрёпанной, красный галстук потемнел и стал коричневым. Негодяй рассказывает истории о своей невероятной славе. Я хочу, чтобы он был именно здесь.
Прикованный к полу, голодный и бессильный. Я не хочу его убивать. Даже не хочу, чтоб он заткнулся. Я буду держать его здесь и слушать, пока не узнаю все его секреты, сильные и слабые стороны. Он никогда не будет снова меня контролировать.
Я открываю глаза и вижу бледный свет своей последней тюрьмы. Джули спит рядом со мной, свернувшись в клубочек, оставив между нами запас прохладного воздуха. Наша жизнь стала настолько отягощена страхом, что любовь кажется роскошью, которую мы не можем себе позволить. Даже здесь, в этой камере, где нечего делать, кроме как ждать, мы отталкиваем её от себя. Но я отказываюсь верить, что она исчезла. Временами я замечаю, как она поблёскивает в разломах.
Быстрый взгляд. Поцелуй в падающем самолёте. Как-нибудь, среди огня и смерти, мы снова её найдём.
Раздаётся звонок лифта. Джули открывает глаза. Она видит, что я смотрю на неё, и кажется, она озадачена слабой улыбкой на моём лице, но, как всегда, сейчас не время делиться с ней своими мыслями. Лифт открывается, и мне не нужно отводить взгляда от её лица, чтобы понять, кто выходит оттуда. |