Маннагарт недаром так долго был вождем трикстеров: он до последнего удерживал ущелье. И умер только тогда, когда его дело было сделано. Из трех с половиной тысяч варваров, пришедших под его началом в Сонандан, в живых осталась едва ли десятая часть. Когда они переодевали своего вождя, прежде чем положить его на погребальный костер, то обнаружили на его теле с два десятка резаных и колотых ран. А ведь он смеялся и распевал до последнего.

Небольшая заминка вышла у трикстеров с обычаем и удушенную жену класть на костер вместе с вождем и его имуществом. Несколько раз подступали с расспросами к Гаймарту и прозрачно намекали на то, что ему надо бы уговорить Каэтану. Но потом отступились – решили, пусть она будет их вождем. Для Интагейя Сангасойи эта новость была не самой лучшей, и впоследствии она не раз вслух выражала тоску по погребальному костру, которым не воспользовалась, когда было так возможно.

Дарамулуну пришлись по вкусу яблоки, груши и виноград, и он мирно пасся в саду вместе с черным быком князя Малана Тенгри, которого совратил с пути истинного и приохотил к не присущим быкам продуктам.

Сам Малан Тенгри скончался через несколько дней после сражения. Сердце остановилось. И даже искусство Гайамарта не помогло. Бессмертный врачеватель сказал, что князь просто смертельно устал – так, как человек устать не может.

Сильно поредело и войско хортлаков. Помощь их была неоценимой: они командовали вражеской армией, подражая голосам военачальников, зато и истребляли их безжалостно. Тетушку Шази не спасла ее кастрюлька – какой-то из танну-ула раздробил ей череп. Зато оставшиеся в живых хортлаки рассказывали самые удивительные истории.

Были убиты Могаллан и То Кобинан. По завещанию, которое нашлось у Нингишзиды, их сожгли, а прах Астерион развеял над Иманой.

По Магнусу Номмо горевал, пожалуй, даже больше, чем по Рогмо. И тщательно охранял от посторонних глаз ларец, добытый чародеем у Аджи Экапада. Маленький альв отдал его Каэтане, когда прошло уже довольно много времени после битвы на Шангайской равнине. И та обнаружила в ларце голову катхэксины Джератты – матери урмай-гохона Самаэля. Голова была жива и невыносимо страдала. Каэ исполнила обещание, данное ею Сокорро, и отпустила катхэксину с миром и покоем. Она и сама не ожидала, но душа Джератты была легко принята ею и долго еще чувствовалась, словно теплый огонек свечи.

Защищавшие Демавенд и его окрестности драконы тоже дорого заплатили за победу: Сурхак погиб, и его провожали в последний путь все боги и древние существа Арнемвенда. Даже Аврага Дзагасан явился проститься с тем, кто был некогда его врагом.

Ни от кого не укрылось, что исцелившийся от страшной раны Бог Смерти Малах га-Мавет сильно изменился. Глаза его – по-прежнему желтые, с кошачьими вертикальными зрачками – стали добрее и ласковее. Весь он как-то вытянулся, превзойдя свой и без того великанский рост, и стал мощнее в плечах. Многие указывали на несомненное его сходство со статуей Бордонкая, стоящей в священной роще Салмакиды, но объяснения этой перемене не находили. Возможно, что-то знала о ней Каэ, но она никогда и никому об этом не говорила.

Крохотные пеньки-филгья посетили ее на следующий день после сражения. Они шли к маленькой богине долгое время и, как обещали когда-то, пришли в тот день и час, когда ей было тяжелее всего. О чем говорили они у фонтана с веселым дельфином? Кто знает... Но после этого филгья остались в Храме Истины и с тех пор следили за зеленым огнем.

В новом мире, выжившем и победившем такой ценой, трон Верховного Владыки предложили Кахатанне, Богине Истины и Сути. Но она согласилась принять его только на время, пока не отыщется более достойный.

Спустя год у нее родился сын, названный Мангалаем. Нингишзида и Номмо с упоением принялись воспитывать его, совершенно всерьез полагая себя родными дедушками, и юный бог рос под их опекой справедливым, добрым и мудрым.