|
У него была занудная привычка интересоваться результатами ее контрольных, которая выводила ее из себя. Хуже, чем отец. Элизабет, как и большинство молодых людей ее возраста, считала, что в качестве ответа на вопрос «эй, как там твои экзамены?» слова «хорошо» или «ну, не очень» годятся идеально. Тони же это не устраивало. Он требовал анализировать результаты, хотел знать, где она ошиблась. Отыскав слабое место, Тони начинал разбирать ее ошибки. Это приводило ее в бешенство, она даже сама не понимала, отчего. Элизабет понимала, что он просто беспокоился о ней, но его манера ее бесила. В тех редких случаях, когда ей не удавалось получить отличную оценку, она хотела сочувствия, а не анализа.
Она поводила головой из стороны в сторону, пытаясь расслабить напряженные мышцы. Она была взвинчена. Происшествие в собачьем вольере все еще стояло у нее перед глазами. Еще немного, и случай стал бы известен в университете. Если отец каким-нибудь образом узнает, что она мешает другим ученым, он придет в ярость. Хуже того, дедушка будет очень разочарован — мягко и чуть смущенно попросит объяснить, что подвигло ее на такую глупость. Она не вынесет их недовольства. В семье Флетчеров было не принято демонстрировать свои эмоции. Это была фамильная черта, гордая, почти высокомерная манера, за которой таились искреннее уважение и любовь друг к другу. Элизабет понимала, что в школьные годы ее холодность и сдержанность мешали ей дружить со многими. Но особенно трудно ей было с отцом. Она не только глубоко уважала его, но и была бесконечно благодарна и с трудом находила способы выразить ему столь глубокие чувства, с раннего детства поселившиеся в ее душе. Это у него на коленях она сидела маленькой девочкой, цеплялась за влажный от ее слез галстук, проваливаясь в сон, много ночей подряд безостановочно рыдая: мама не могла уложить ее спать. Он много работал, но никогда не прогонял ее, всегда развеивал ее страхи, часами держал на коленях и укачивал, пока она не засыпала. Став постарше, Элизабет поняла, чего ему это стоило: ведь он мог бы просто отправить ее в интернат или куда-нибудь еще. Поэтому она каждый день старалась отплатить ему такой же преданностью. Она гордилась, когда он ее хвалил; ради него отказывалась от множества сомнительных развлечений одноклассников. Не ходила в кафе и на вечеринки, не пила, никогда не курила травку, даже сигареты ни одной не выкурила в жизни. Никогда не попадала в дурацкие истории, связанные с сексом. Воздерживалась от большинства мелких проступков юности. Теперь же ее терзала мысль, что она попала в ситуацию, которой всегда старалась избегать. И все из-за лабораторной собаки, к которой, как сказал бы ее отец, она слишком привязалась. Она попыталась объяснить себе, почему так случилось. Пришло время исправлять ошибки. Дамиану будет хорошо везде, куда бы они его ни поместили. Профессор Хоффман обещал проследить, чтобы пес прожил остаток жизни в Центре исследований. Но она не знала, следует ли из этого, что с Дамианом все будет в порядке. Раньше ее никогда не беспокоили судьбы лабораторных собак, но теперь она спрашивала себя: что, если Дамиан попадет на стол к ее отцу? И если эта мысль причиняет ей боль, то как ей мириться с тем, что он делает каждый день с другими собаками? Признавая, что жизнь подопытных собак в лучшем случае неприятна, Элизабет все же не задумывалась напрямую о том, какую роль играет ее отец в экспериментах над животными. Двадцать лет она жила в доме, который держался на вивисекции. Впервые в жизни ей стало трудно с этим смириться. Виктор Хоффман был очень зол на нее и наверняка предупредил тех, у кого теперь жил Дамиан, чтобы они не подпускали к собаке глупую и докучливую девицу по имени Элизабет Флетчер. Она даже боялась думать, что может случиться, если ее увидят возле Дамиана. Может, ее даже исключат из университета. Она перевернулась на бок, кулаком подоткнув подушку. Ей было от себя противно — как ни старалась, она не могла забыть о собаке. |
