Я не собираюсь пренебрегать прогнозами «Файнэншл Тайме». Однако каирский пророк сказал, что у меня есть один очень осторожный компаньон, который слишком сильно уверовал в полезность умеренности. И посоветовал подбодрить его, чтобы тот не боялся риска. Как вам это нравится?
Гален принял обиженный вид.
— И это, — с укором произнес он, — после всего, что мы вместе прошли! А что касается лживых пророков… мы с вами однажды уже клюнули на миф юного Катрфажа… И до сих пор все это расхлебываем!
Как бы то ни было, расчеты принца относительно цыган оправдались: они уже понемногу начали просачиваться в провинцию — потихоньку сбредались в Авиньон, а оттуда шли в Камарг. Они осмотрительно старались не пугать местных жителей своим присутствием, но в маленьких деревушках уже били в церковные колокола и раздавались крики хозяек: «Цыгане идут!» Это был сигнал, что нужно надежнее запирать амбары и конюшни, снимать белье с веревок и убирать с подоконников горшки с базиликом и дикой мятой. Ведь всем известно, на что способны хитрые и дерзкие цыгане, как они обманывают пугливых и законопослушных граждан. Цыгане вторгались в маленькие города с наглостью морских разбойников — ничем от них не отличаясь. Женщины продавали корзины или прикидывались, будто хотят поточить ножи. Однако за ними надо было следить в оба: пока одна смуглая красотка точила за порогом нож, другая норовила пробраться в дом и что-нибудь утащить. Нарядные, словно райские птички, цыганки были до того хороши собой и нахальны, что домохозяйки разрывались между страхом и восхищением, а у их мужей при виде этих красоток закипала кровь. А те были совсем не прочь между делом переспать с кем-нибудь в амбаре или в лесу — еще одна весомая причина бояться появления цыганского табора! Беззаботные цыганки! Их беззаботность была как нож острый — для вечно озабоченной крестьянки! Темная кожа и сверкающие глаза — олицетворение абсолютной свободы, со всеми ее опасностями и радостями. Цыгане разбрелись по всему свету, один праздник в году собирал их вместе. Когда они воздавали почести своей святой покровительнице, темнокожей Саре, чья подземная часовня была сооружена в маленькой церкви Святых Марий, в знаменитой деревне Сен-Мари-де-ля-Мер на берегу моря. Туда они все теперь и направлялись. Правда, сначала они какое-то время проводили в Авиньоне, вызывая трепет и у торговцев, и у горожан. На большой площади под скрипку цыгана уж танцевало несколько молодых пар. Цыган был, видимо, с севера, из Венгрии, судя по мелодии, которую он играл. Пока они лишь собирались вместе, табор к табору, перед тем как встретить свою Царицу, свою Мать, которая еще не прибыла.
Без нее не могло быть праздника для этих людей Луны, ведь цыгане — лунный народ. Вот они и тянули время, гадая по ладоням, спитому чаю и кофейной гуще.
Постепенно город приспосабливался к их настораживающему, тревожащему присутствию, отреагировав на это испытанными мерами, то есть усилением полицейского надзора и строгостей в местах, где располагались таборы, а также на городских площадях, стоило там появиться цыганским шатрам. В прежние времена, и не такие уж давние, цыган брали бы под арест, сажали в тюрьмы, секли бы на перекрестках за нарушение закона, за мошенничество и воровство. Не сравнить с нынешней лояльностью: от них лишь стараются побыстрее избавиться, заставить их ехать дальше. Впрочем, никаких особо жестких мер не требовалось, ведь известно, что конечная цель не Авиньон, а деревушка Святых Марий, и что эти бродяги скоро сами отправятся на знойные равнины Камарга. Авиньон был лишь местом для недолгой стоянки перед долгим переходом на юг. Однако и за это короткое время можно было ознакомиться с обычаями этого мистического племени.
— В одной из ваших предыдущих жизней я много узнал о них от девушки по имени Сабина, — произнес Сатклифф, когда они пили вино на просторной террасе над оливковой рощей. |