– Ну-с, уважаемый, и далеко нам до Палестины? – Сеня не слышал предыдущего разговора Попова с Жомовым, поэтому ему прощается такой дурацкий вопрос.

– Кто такой Палестин? Не знаю никакой Палестин-малестин, – удивился караванщик. – Шито за женщина? Красивый, наверное?

– Я вот думаю, не баран ли ты? – Сеня задумчиво посмотрел на Нахора, а затем рявкнул: – Какая «женщина», идиот? Это страна. Скажи еще, что не слышал о Крестовых походах и войне за Гроб Господень?

– Какой-такой гроб? За-ачим богу гроб? – еще больше удивился Нахор. – Кито же его в гроб положит? Он же памятник… Тифу тебе, шайтан! Я хотел сказать, он бессмертный!

Сеня, ошалевший от такой постановки вопроса, не сразу и нашелся, что сказать. А когда ему удалось согнать в кучу мысли, разбежавшиеся в разные стороны по нескольким кривоватым извилинам, Андрюша уже дожевал свое мясо и жестом остановил Рабиновича, готового разродиться торжественной речью с восхвалением умственных способностей караванщика.

– Сеня, только не ори, – сразу попросил он. – Мы уже с Нахором разговаривали и поняли, что оказались в Египте. Причем, судя по всему, до начала Крестовых походов еще далеко. Я не уверен, но мне кажется, что мы попали примерно в ту же эпоху, по которой гуляли, когда искали Зевса.

Вопреки моим ожиданиям, Рабинович не начал орать, не стал махать кулаками и обещать сделать из Попова свиной рулет. Честное слово, даже скучно стало, когда Сеня лишь только удивленно вскинул брови и заявил, что чего-нибудь подобного он от такого недоумка, каким, по его мнению, является Андрюша, и ждал. Попов смиренно собрался выслушать следующую порцию оскорблений, но ее не последовало.

– Ладно. Хрен с ней, с этой Палестиной, – пожав плечами, проговорил мой хозяин. – Мы хотели маленький отпуск за свой счет с приключениями в довесок, мы его и получили. Будем наслаждаться экзотикой. А ты, Андрюша, – Рабинович ткнул в криминалиста пальцем, – изготовишь эликсир, чтобы он был под руками в любой момент, когда мне домой захочется сорваться. Ясно?

– Да где же я тебе… – попытался было отмазаться Попов, но Сеня бесцеремонно перебил его.

– А вот это меня не волнует, – ехидно заявил он. – Ты у нас самостийно в алхимики записался, вот и выполняй свои непосредственные обязанности.

Возражать на это утверждение Андрюша даже не пытался. Тем более что наш караван-баши, заметив, что у гостей кончились вино и закуска, тут же приказал слугам пополнить истощившиеся запасы. Гулянка тут же продолжилась с новой силой. А когда к пирующим прибавились еще двое человек – помощники Нахора, Аод и Хусарсеф (гав ты, имечко! язык сломаешь), – веселья заметно прибавилось. К вечеру все шестеро налакались до такой степени, что стали хором распевать «Ой, мороз, мороз…»

Аборигены, хоть и ничего не поняли в этой песне, но зато так усердно подтягивали окончание каждой строки, что даже верблюды вздрагивали и плевались в сторону шатра, а подчиненные Нахора раз двадцать врывались с мечами в его палатку, каждый раз думая, что караван-баши пытает какая-нибудь нечистая сила. На двадцать первый мне эта беготня надоела и пришлось рыкнуть на надоедливых слуг. На них это подействовало сильнее, чем буденовский пулемет на махновцев, и к шатру больше никто не приближался. Опять же на выстрел того же пулемета.

Ближе к полуночи пирующие, наконец, после обмена традиционными вопросами типа «ты меня уважаешь?» разбрелись спать. То есть разбрелись Аод с Хусарсефом, а мои друзья, утомленные тяжелым дневным переходом и обильными возлияниями после оного, свалились спать прямо там, где сидели.