Убрав прядь волос с лица, я выжала тряпку, прошлась ещё раз насухо у подоконника с фиалками всех цветов радуги и выпрямилась:

– Вот теперь всё. Пойду ставить чайник.

Чаёк с бабой Марой мы пили часто, и я уже знала, как и что заваривать. Старушка не признавала чёрный чай, говорила, что от него желтеют зубы и подскакивает давление. Она пила только зелёный чай с ложечкой мёда, а к нему обязательно пирожное или кусок тортика. Я заварила, выждала пять минут, сервировала всё на пошлом подносе, расписанном аляповатыми яркими цветами, и принесла в комнату.

– Слушай, слушай! Там сказали, что сам министр культуры в бордель наведывался! – возбуждённо заскрипела баба Мара. – Я помню его, он жил в нашем доме в пятидесятых годах! Такой импозантный мужчина, лысый, но приятный!

– Уф, меня тогда ещё даже в планах не было, – фыркнула я. – Вот ваш чай и тортик.

– Да да, а ты возьми денежку там, в секции.

– Ай, ладно, сегодня в честь праздника обойдёмся без денежек, – неожиданно для себя сказала я старушке. Та покивала с озадаченной гримаской и, отломив ложкой кусочек торта, спросила:

– С кем ты Новый год будешь встречать, Алечка?

– Одна, с кем же ещё, – я грустно пожала плечами. – Вот отработаю до двадцати одного и домой, телик смотреть и шампанское пить.

– А жилец твой?

– Мишка то? Чего ему, он молодой, куда нибудь усвистит в компанию.

– Эх, как же ты так то, Алечка… Ни мужа, ни детей. Родителей рано похоронила…

– Ой, не говорите, баба Мара! Одна осталась, да и пусть. Сама виновата.

Торт из сладкого превратился в горький. Захотелось заплакать. Но я сдержалась. Вспомнила фотографии из альбома. Я всегда была популярной, со мной дружили девочки, в меня влюблялись мальчики… Я даже испытала самую настоящую любовь – ту, которую обычно вспоминают с придыханием и пишут с большой буквы! Но всё осталось в прошлом, а прошлое не изменить.

Так и сказала бабе Маре. А та с удовольствием съела ещё кусок тортика и сказала, облизав ложку:

– Обычно нельзя, но иногда можно!

Я только рассмеялась. Старушка веселушка любит шутить! Только шуточки у неё какие то обидные. Я тут страдаю, а она подкалывает. Ай ай ай, баба Мара, нельзя так жестоко с людьми…

– Алечка, деточка, сделай милость, – попросила старушка, когда торт закончился, – возьми в секции… Нет, не там, а в хрустальном лебеде! Ну, в конфетнице же! Там браслетик, возьми его, Алечка.

Я подцепила пальцем браслет из тусклых прозрачно оранжевых бусин и принесла бабе Маре, но та замахала на меня:

– Нет, это тебе. Надень на руку и не снимай! На левую, Алечка, на левую руку!

– Ну зачем вы, – пробормотала я, не решаясь принять подарок. – Красивый какой… Это янтарь?

– Янтарь, Алечка, да не простой!

– А золотой, – подхватила я с улыбкой, натягивая браслет на запястье. Он оказался не эластичным, как я думала, а на простом шнурке. Баба Мара надула щёки и чуть ли не обиделась:

– Вот ты смеёшься, Алевтина, а браслетик этот достался мне от матери. А ей – от бабули. Это наш фамильный янтарь. Бабуля моя была известной ведуньей и знала такие вещи, что тебе и не снились!

– Да я ж ничего не говорю, – начала оправдываться я. – Очень красивый браслет, и бабушка ваша, я уверена, была очень умная!

– Ты вот не смейся над старухой, а пойди домой и подумай: с какого момента ты хотела бы изменить свою жизнь!

Я только головой покрутила и рассмеялась, желая обратить этот разговор в шутку:

– Ладно, подумаю! Наверное, в садике было лучше всего! Там и поспать можно было.

– Иди уж, всё бы тебе смеяться, – отмахнулась она.