Был уже ноябрь, и у крестьян работы по вечерам значительно убавилось. Без дела бывало и скучновато. Поэтому старик Ондрачик, хозяин Мефодия, был рад, что у его работника имеются журналы. Сам он за всю свою долгую жизнь о книгах никогда не думал, но он понимал, что журналы — полезная вещь. К тому же у работника были особые, очень подходящие для жизни журналы. Здесь говорилось о том, как жизнь идёт на земле, где что случилось, и о том, как жить следует на белом свете, как этому учит Божья правда.

Больная старуха, жена Ондрачика, тоже была довольна работником.

— Он ухаживает за мной, как сын, и вообще славный малый. Он убедил моего мужа поставить маленькую плитку, и с тех пор, как Дорка стряпает во дворе, мне стало намного легче: кухонный запах был для меня невыносим. Чтобы мой старик не сердился, что у нас уходит так много дров, он привёз два воза дров из лесу. Словом, если другим приходится приказывать, то Мефодий делает всё сам.

Однажды вечером Подгайский пришёл к Ондрачику с сапогами как раз в тот момент, когда Мефодий читал хозяевам вслух. Те радушно пригласили вошедшего сесть. Он был совершенно трезв.

Последнее время Мефодий уже не ходил более к сапожнику, а тот приходил к нему. Это было удобнее для всех. Так собиралась вместе вся компания.

Чуть только начинало темнеть, Мефодий шёл к Петрачам. Бабы уже давно разнесли по деревне, что Мефодий у Петрачей учит Самко грамоте.

Однажды Мефодий спросил свою хозяйку, нельзя ли будет ему привести с собою Петрачева сына.

— А почему же нет? — ответила хозяйка. — У бедняги скорее пройдёт время.

Так и стали все собираться вместе, и зимние вечера тут пролетали незаметно. Было ощипано много пера. Андрей уж не буянил более с парнями. Ондрачик не отправлялся более в кабак, а вырезывал поваренные ложки, чему выучил и Самко.

Когда они однажды сидели тесным кружком, Дорка сообщила, что старый Давид нездоров.

— Ему там будет холодно: вряд ли у него есть дрова затопить печь.

Мефодий ничего не сказал. Он как раз дочитывал книгу. Закончив чтение, он тотчас встал:

— Доброй ночи!

— Увидите, он пошёл к еврею, — сказал Андрей.

— О, он ходит туда часто, — вмешался Самко. — Я не раз видел, как он Давиду носил воду.

— Ну-ка, Андрей, погляди в окно, там ли он и что он там делает? — крикнула Дорка.

Андрей ушёл. Прошло немало времени, прежде чем он вернулся. ^

— Видел ли ты Мефодия?

— Да. Еврей лежит в постели, а он приготовил ему чай. Теперь он читает ему книгу.

— Что он может ему читать? Давид знает только немецкое и еврейское чтение, а понашему, по-словацки, не разумеет. Он сам мне говорил это, когда я его раз спрашивал, — удивился Самко.

Однако старый еврей слушал Мефодия с таким вниманием, что глаз с него не спускал.

— Удивительный человек! Ни от чего и ни от кого он не откажется! — невольно вырвалось у Подгайского про Мефодия.

— Действительно, удивительный! И слава Богу, что он у нас, — согласилась хозяйка. — С тех Пор, как он здесь, мы всегда знаем, как живётся нашим детям в Америке. Раньше мы по целым месяцам ничего не слыхали о них. Никто из нас не мог толком написать письмо, а он пишет всё точно так, как я ему скажу. И дети очень довольны. Только одного не исполняет Мефодий: когда я ему сказала, чтобы он написал что-нибудь также и про себя, он отказался.

— Чего обо мне рассказывать? — ответил он. Прошла зима, наступила весна, но жители деревни не узнали о Мефодии больше, чем они знали раньше.

Как-то раз в воскресенье Ондрачик стоял с Мефодием в саду.