— Но, сэр, на что она надеялась? Что, убив Елену Уивер, сможет опять писать? Что убийство снова откроет ей способность творить?

— Мне кажется, ей верилось, что если бы она причинила Уиверу такие же страдания, какие испытывала сама, то смогла бы жить дальше.

— Если честно, не вижу здесь логики.

— Согласен, сержант. Но где вы видели логику в отношениях между людьми?

Они обогнули кладбище. Хейверс, прищурившись, посмотрела на башню Норман возле церкви. Ее шиферная крыша всего на пару тонов была светлее хмурого полуденного неба. В такие дни только мертвых отпевать.

— Вы оказались правы насчет нее с самого начала, — сказала Хейверс, — отличная работа, господин полицейский.

— Не надо комплиментов. Вы тоже оказались правы.

— Права? Это как?

— С самого начала она напоминала мне Хелен.

На сборы вещей и упаковку чемодана ему потребовалось не больше пяти минут. Хейверс стояла возле окна, смотрела вниз на Айви-корт, пока Линли проверял шкафы и складывал бритвенный набор. Впервые за долгие месяцы она казалась умиротворенной. От нее веяло спокойствием и облегчением, как бывает, когда дело наконец бывает закончено.

Кидая в чемодан последнюю пару носков, Линли спросил небрежно:

— Вы отвезли маму в Гринфорд?

— Да. Сегодня утром.

— И?..

Хейверс ковыряла на подоконнике отставшую краску.

— И теперь мне нужно свыкнуться с этой мыслью. Оставить все в прошлом. И жить одной.

— Всем людям когда-нибудь хочется одиночества.

Она уже собралась что-то сказать, но Линли поспешил добавить:

— Да, Барбара, знаю. Как человек вы намного лучше меня. Я бы на вашем месте не выдержал.

Они вышли из здания и пересекли двор и край кладбища по дорожке, которая извивалась между памятников и надгробных плит. Дорожка была старенькая, разрушенная корнями деревьев, вокруг которых росла трава.

Из церкви до них донеслись звуки закончившегося церковного гимна, его последние ноты подхватил высокий и мелодичный голос трубы, поющий «О, Благодать!»[40]. Миранда Уэбберли исполняла последнее «прощай» на церемонии. Линли был необыкновенно тронут этой незатейливой мелодией и еще раз удивился способности человеческого сердца откликаться на такую простую вещь, как звук.

Двери церкви открылись, участники похоронной процессии постепенно выходили, в самом начале процессии шестеро молодых мужчин несли гроб бронзового оттенка. Одним из них был Адам Дженн. Рядом с гробом шла семья: Энтони Уивер и его бывшая жена, следом Джастин. За ними все скорбящие, большая толпа университетских сановников, коллеги и друзья как со стороны Джастин, так и со стороны Уивера, бесчисленное множество студентов и преподавателей Сент-Стивенз-Колледжа. В этой толпе Линли разглядел Виктора Карптона с грушевидной женщиной под руку.

Проходя мимо Линли, Уивер никак не прореагировал, словно не узнал его, и последовал дальше за гробом, обильно украшенным бледными розами. В воздухе от них разносился сладкий запах. Задняя дверь катафалка закрылась за гробом, один из организаторов церемонии забрался внутрь, чтобы поправить цветы, в которых утопал гроб, и толпа обступила Уивера, Глин и Джастин; все были в черных одеждах, с грустными лицами и с соболезнованиями на устах. Среди них был Теренс Кафф, именно к нему, пробежав прямо по лужайке наискосок, с извинениями сквозь толпу пробирался привратник колледжа. Он передал пухлый конверт кремового цвета ректору колледжа, шепнув ему что-то на ухо.

Кафф кивнул и разорвал конверт. Глазами он быстро пробежал содержимое. На его лице тут же мелькнула улыбка. Находясь неподалеку от Энтони Уивера, Кафф сделал два шага и пробормотал ему несколько слов, которые тут нее понеслись по толпе.