– Мы ходили туда, чтобы я смог найти новые контракты, Энни. Контракты, помнишь? Благодаря которым я зарабатывал нам на хлеб!

– Брось, Чейз! К тому времени у нас уже было полно денег. Ты просто… просто тешил свое самолюбие.

Чейз сжал зубы.

– Продолжай, – спокойно сказал он. – Что еще ты накопила за все эти годы?

– Только то, что, когда я наконец сказала, что больше не хочу туда ходить, вместо того чтобы постараться убедить меня, как поступил бы любой интеллигентный человек, как поступил бы ты когда-то…

Чейз коротко рассмеялся.

– Мы разговариваем на одном языке или нет?

– Вместо того чтобы поступить так, – продолжала Энни, игнорируя его реплику, – ты просто пожал плечами и согласился. Вот.

– Ты хочешь сказать, что я должен был уговорить тебя делать то, что тебе явно было противно?

– Не изображай святую невинность, Чейз. Не получится.

– Нет, – сказал Чейз со злобой, – это у тебя не получится, детка, потому что все было не так, что бы ты ни говорила!

– Ну, это твоя версия. Оставайся при своем.

– Нет! – Чейз схватил ее за запястье, когда она хотела пройти мимо него. – Нет, черт возьми, это не «моя версия». Это факт. Ты ждала, что я встану на колени и буду просить тебя проводить вечера со мной, а не с разными дурацкими учебниками?

– Правильно. Обвиняй меня во всем, даже в желании стать лучше. Это типично. Во всем виновата я, ты – никогда.

– Стать лучше? Стать лучше! – спросил он, наклоняясь к ней. Его глаза сделались темными и угрожающими. – Зачем, а? Чтобы сказать мне, что ты разбираешься в японской поэзии лучше, чем я в строительстве?

– Все было не так, и ты это прекрасно знаешь, – сердито ответила она, стараясь вырвать свою руку. – Ты не мог выдержать, что я превращаюсь в личность, а не остаюсь просто твоей женой.

– А что, оставаться моей женой было недостаточно для тебя, чтобы чувствовать себя счастливой?

– Просто готовить тебе еду, убирать твой дом и растить твоего ребенка, ты это имеешь в виду? – спросила Энни дрожащим голосом. – Взамен такой жене полагались красивые платья и украшения, чтобы ее можно было взять на встречу в Торговую палату, где бедняжка становилась тенью своего важного мужа.

Чейз почувствовал шум в ушах. Он отпустил запястье Энни и отступил на шаг назад.

– Если это то, во что ты веришь, – сказал он низким голосом, в котором слышалась угроза, так что у Энни мурашки побежали по коже, – если ты действительно думаешь, что я именно так к тебе относился, тогда мы правильно сделали, что разошлись.

Энни смотрела на его белое лицо и закушенную губу.

– Чейз, – сказала она и протянула руку, но было слишком поздно. Он уже развернулся и исчез в холле.

Невероятно!

Чейз шел по гравийной дорожке, которая вела от дома в лес.

Невозможно, чтобы Энни так его ненавидела. Ненавидела столько лет, будучи его женой.

Он сжал в карманах руки в кулаки и замедлил шаг, бросив злобный взгляд на белку, которая заверещала на него из ветвей кедра.

Он встречал много разведенных мужчин. В разных местах: в своем спортивном клубе, на заседаниях Совета директоров… Казалось, везде, в Нью-Йорке, Сан-Франциско или в любом другом городе Америки, куда ни бросишь взгляд, наткнешься на беднягу, который вчера еще был семейным человеком, а сегодня считал изысканным обедом разогретые в микроволновой печи полуфабрикаты.

Образ счастливого холостяка, записная книжка которого заполнена именами и адресами, – это из кино.