В телеграмме стояло несколько строк:

«Прошу бесценную мамочку благословить мой брак с княжной Анастасией Вадберской. Свадьба завтра. Целую всех. Андрей».

Пока Ия с трудом разбирала русские слова, написанные латинскими буквами (так принято писать депеши за границей), лицо Юлии Николаевны передало целую гамму самых разнородных ощущений. Здесь были: и огромное всепоглощающее удивление, и испуг, и боль разочарования, и, наконец, отчаяние.

Когда последнее слово в депеше было дочитано, тяжелый вздох вырвался из груди матери.

— Андрюша… милый… дорогой Андрюша!.. О… О Господи! — прошептала Юлия Николаевна, откинувшись на спинку стула.

Из-под сомкнутых ресниц по бледным щекам покатились крупные слезы.

Катя, хранившая до сих пор на своем смуглом от загара личике выражение самого жгучего, ничем непреодолимого любопытства, вдруг по-детски скривила рот и тоже залилась слезами.

Она не могла видеть равнодушно материнских слез.

— Мамочка, мамочка, дорогая! — рыдая, шептала девочка, прижимаясь к плечу матери черной кудлатой головенкой, — мамочка, не надо плакать… не на-до.

Слезы матери и младшей дочери смешались.

Одна Ия сохраняла, по-видимому, свое обычное спокойствие.

Стройная тонкая фигурка девушки приблизилась к Юлии Николаевне. Белокурая, отягощенная пышной тяжелой косой головка склонилась над нею. И тихо, мягко, любовно прозвучал нежный голос Ии над ухом матери:

— Мамочка, не плачьте. Слезами горю не помочь. Этого надо было ожидать давно. Что делать, судьба сильнее нас, и вы должны себя утешить мыслью, что были всегда безупречною матерью и воспитательницей в отношении Андрюши и нас с Катей. Что же касается Нетти, то… Милая мамочка, я слышала от опытных людей да и сама читала в книгах, что искреннее чувство часто меняет, облагораживает самые эгоистичные натуры. А Нетти любит нашего Андрюшу, и под влиянием этого чувства расцветет и возвысится ее, может быть, сейчас и мелкая, пустенькая душа. Право, мамочка! Не надо же приходить преждевременно в отчаяние. Я уверена, что Андрюша будет счастлив с Нетти.

— Но все это так внезапно, Июшка, так неожиданно, — поднимая на старшую дочь заплаканные глаза, произнесла Юлия Николаевна.

— Она — противная эта Нетька! Я ее терпеть не могу! — непроизвольно вырвалось из груди Кати, и черная головка отделилась от материнского плеча.

— Важничает… фыркает… Воображает, что нет лучше ее на свете!

— Перестань, Катя, — строго остановила младшую сестру Ия, — ты еще маленькая девочка, и не твое дело осуждать старших. К тому же надо быть вполне безупречной самой, чтобы иметь право критиковать поступки других. И вообще, Катя, чем меньше ты будешь рассуждать обо всем этом, тем будет лучше. Возьми-ка корзину, там крыжовника осталось всего на донышке, и пойди в сад, набери там еще ягод.

Последние слова Ия произнесла так энергично, что Кате волей-неволей оставалось лишь послушаться и исполнить приказание сестры.

Надув пухлые губы, девочка захватила со стола корзину и с недовольным видом отправилась в сад.

— Классная дама какая, подумаешь. Только и знает нотации читать, — ворчала она, хлопоча у кустов крыжовника. — Кончила институт весною и воображает, что командовать может, сколько ей вздумается теперь. Только дудки, я не позволю. — И говоря это, Катя с ожесточением срывала ягоды и бросала их в корзину.