Но упёрся с утра, хоть тресни. Прямо умоляет:
— Бабушка, миленькая, пожалуйста, возьми нас с Тришкой в супермаркет. Я просто похожу по залу, вспомню, как мы там с ребятами гуляли. Игрушки потрогаю, баночки всякие, возьми, бабуль…
Нашёл, где гулять. Иван Савельевич эти супермаркеты стороной обходил. Да и что хорошего в этом супермаркете? Одни полки, прилавки, витрины, народу, как селёдки в бочке. Правда, есть один приятный уголок (мы всё-таки пару раз заходили), там всякие собачьи лакомства лежат. И большие пакеты, и маленькие, еда и в банках, и в кульках. Витамины всякие. Ошейники висят, цепочки, но это для лентяев, конечно, типа того неуклюжего бульдожека, что со мной и Марго хотел познакомиться. Нам такие цепи и даром не нужны. У нас своя амуниция, специальная, мощная, добротная.
В общем, как я понял, Сашка решил свою зрячую жизнь вспомнить. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. А тут ещё вдобавок дитя и слепое. Как откажешь? На входе в магазин перед нами вырос красномордый охранник, чем-то похожий на аптекаршу-прибор, которая махала (помните?) несуществующей инструкцией. Охранник такой же твердолобый оказался.
— Извините, — говорит, — с собакой нельзя!
— Это поводырь, — поясняет Елизавета Максимовна. — С этой собакой можно.
— Ничего не знаю, — набычился охранник, — поводырь, не поводырь, с собакой нельзя.
— Да что ж это такое! — Возмущается наша бабулька. — Закон, что ли для вас не писан?
— Мне ваши законы не нужны, — отвечает охранник, — у меня есть инструкция от руководства. Всё.
Я вот не пойму. Люди, вы без инструкций вообще жить не можете?
— Миленький, — Елизавета Максимовна, видимо, пытается разжалобить этого тяжелоатлета, — да пойми же ты. Мальчик ничего не видит. Собака — это его глаза. Понимаешь?
Эх, Елизавета Максимовна, внимательно посмотри на эту рожу. Разве он что-то может понять?
— Мать, — говорит охранник, — ты хочешь, чтобы меня с работы уволили?
— Не хочу, милый, но…
— Всё, — охранник выставил вперёд ладонь, — не уговаривайте. Вон столбик, привяжите свои глаза к нему, а я присмотрю за вашей собакой.
Сам-то хоть понял, что сказал, дубина? Свои глаза привяжи. Это ж надо такое ляпнуть. «Привяжите свои глаза». Ни сесть, ни встать.
— Как вам не стыдно! — вспылила Елизавета Максимовна.
— А вы кто мальчику доводитесь? — Пропустив мимо ушей возглас отчаяния, спрашивает охранник.
— Это мой внук, — гордо отвечает старушка.
— Ну, так сами и проводите пацана. Чего вы меня тут стыдите?
Бабушка, поняв, что говорить дальше бесполезно, подвела нас с Сашкой к этому треклятому столбику и стала привязывать меня.
— Прости, Триша, прости нас, родненький. Ну, ты видишь, что творится…
Да я и не обижаюсь, бабуля, всё понимаю. Идите вы уже в свой магазин, да возвращайтесь поскорее, а то я тут на солнце в курочку-гриль превращусь.
Смотритель нашёлся. Как только Елизавета Максимовна с Шуриком исчезли в пасти этого супермаркета, охранник тут же куда-то пропал. Сижу, жмурюсь на солнышке. Припекает. И тут, взвизгнув тормозами, напротив меня останавливается синяя «пятёрка». Из автомобиля выходят два бугая и приближаются ко мне. Один, озираясь по сторонам, говорит другому:
— Братан, ты знаешь, сколько такая собака стоит?
Негодяй, думаю я, такие собаки не продаются.
— А что это у неё за красный крест? — спрашивает второй и показывает пальцем на мою эмблему. |