Он знает, что Бомбаж куда-то ходит и что-то снимает на микропленку, после чего передает через Пирата юному Мехико. А затем, соображает Пират, это уходит в «Белое явление», где располагается всеохватное агентство, называемое ПИСКУС — Психологические Информационные Структуры к Ускорению Сдачи. Чьей сдачи — не разъясняется.

Не втравился ли Мехико в очередную из тысячи сомнительных межсоюзнических шпионских афер, которые навозникали по всему Лондону, едва здесь обосновались американцы и дюжина ссыльных правительств. Там немецкое странным образом растворилось до малозначительности. Всякий озирается через плечо, «Свободные Французы» мстительно строят козни вишистским предателям, люблинские коммунисты целят в варшавских теневых министров, греки из ЭЛЛСа ходят по пятам за монархистами, не подлежащие репатриации мечтатели на всех языках надеются одной лишь силой воли, кулаков, молитвы вернуть королей, республики, претендентов, летние анархизмы, канувшие, не успели сжать первый урожай… кто-то жалко мрет, безымянный, подо льдом и снегом воронок в Ист-Энде, и найдут его только весною, кто-то спивается или удалбывается опием, чтобы только выдержать превратности дня, большинство как-то теряет — теряет остатки своих душ, доверяют все меньше и меньше, их захватывает нескончаемая трескотня игры, ее каждодневная самокритика, ее требования абсолютного внимания… и какого это иностранца Пират имеет в виду, если не ласкара без родины, этого несчастнейшего изгнанника, что глядит на него из зеркала…

Что ж: он догадывается, Они обремизили Мехико, и теперь тот влип в какие-то подобные византийские игрища, вероятно, связанные с американцами. А может, и с русскими. Поскольку «Белое явление» призвано заниматься психологической войной, в нем нашло приют всякой твари по паре: тут бихевиорист, там павловец. Пирата не касается. Но он отмечает: с каждой доставкой пленки энтузиазм Роджера растет. Нездорово, нездорово: такое чувство, будто Пират наблюдает пагубное пристрастие. Словно его друга, его условного военного друга используют для чего-то не вполне пристойного.

Что тут сделаешь? Если б Мехико хотел об этом поговорить, он бы нашел способ, и к черту безопасность. Его нежелание — иного сорта, нежели Пиратово, насчет Операции «Черное крыло». Больше похоже на стыд. Беря конверт, не прятал ли он нынче вечером глаза? те лупцевали углы с невероятной скоростью, рефлекс покупателя порнографии… гм-м. Знаем мы Бомбажа — вероятно, так и есть, молодая дамочка охмуряет обеспеченного юношу, несколько поз — полезнее всего, что нафотографировала эта война… жизнь, по крайней мере…

Вот и девушка Мехико, только что вошла. Он отмечает ее незамедлительно, вокруг нее витает ясность, отсутствие дыма и шума… он уже и ауры видит? Она замечает Роджера и улыбается, глаза огромны… темные ресницы, никакой косметики, во всяком случае заметной Пирату, волосы до плеч уложены валиком — что, к чертовой матери, она делает на смешанной батарее ПВО? Ей следует быть в столовой Военторга, разливать по чашкам кофе. Его, старого мямлю и осла, внезапно пробивает болью в коже, простой любовью к ним обоим, которая ничего для них не просит, кроме сохранности, и тем, что ему всегда удавалось определять как-то иначе — «заботой», знаете ли, «нежностью»…

В 1936-м Пират («Т. C.-Элиотов апрель», как она его назвала, хотя месяц шел другой, и прежестокий) был влюблен в директорскую жену. Не девушка, а худенький проворный стебелек по имени Скорпия Мохлун. Ее муж Клайв был экспертом по пластикам, работал в Кембридже на «Имперский химический». Пират, профессиональный военный, наслаждался годом-двумя рецидива — иначе загула — на гражданке.

У него возникло ощущение — на базе к востоку от Суэца, в таких местах, как Бахрейн, пока Пират хлестал пиво, разбодяженное каплями его же пота, среди вони сырой нефти напротив Муаррака, покидать расположение части после заката запрещено — да и все равно вензаболеваний 98 % — одно обгоревшее на солнце замурзанное подразделение бережет шейха и нефтяные деньги от какой бы то ни было угрозы, коей источник восточнее Английского канала, хочется трахаться, все зудит от вшей и потницы (мастурбировать в таких условиях — изысканная пытка), постоянно вусмерть пьяны, — но даже так у Пирата закралось смутное подозрение, что жизнь проходит мимо.