— Нет времени, Мехико, она сбежит, сбежит.

— И то верно. — Снова выпрямляется, нащупывает в кармане фонарик. — Я ее выгоню, а вы ждите с сетью. Вы же сможете нормально перемещаться? Скверно, если упадете, как раз когда она выскочит.

— Ради всего святого. — Стрелман топочет за ним в развалины. — Не спугните ее, Мехико, это вам не Кения, нам она нужна как можно, знаете, ближе к нормативу.

Норматив? Норматив?

— Роджер, — отзывается Роджер, мигая ему фонариком «короткий-длинный-короткий».

— Джессика, — бормочет Джессика, на цыпочках идя следом.

— Давай, дружище, — манит Роджер. — Тут у меня славная бутылочка эфира, — открывая фляжку, помахивая ею в проеме погреба, затем включив луч. Собака выглядывает из ржавой детской коляски, подпрыгивают черные тени, язык вывален, на морде — крайний скептицизм. — Да это ж миссис Нуссбомб! — восклицает Роджер: так же, он слышал, восклицал Фред Аллен по средам вечером на Би-би-си.

— А вы таки ожидали, навэрное, Лэсси? — отвечает собака.

Осторожно спускаясь, Роджер чувствует, что пары эфира сгущаются.

— Давай, старина, не успеешь оглянуться — все закончится. Стрелман просто хочет посчитать, сколько ты пускаешь слюней, вот и все. Сделает махонький разрезик у тебя на щечке, стеклянную трубочку вставит, чего тут волноваться, правильно? Поблямкает в колокольчик. Волнительный лабораторный мир, тебе понравится. — Похоже, на него действует эфир. Роджер пытается закупорить фляжку: делает шаг, нога проваливается в дыру. Дернувшись вбок, ловит, за что бы удержаться. Затычка выпадает из фляжки и навсегда исчезает в мусоре на самом дне разметанного дома. Над головой Стрелман кричит:

— Губку, Мехико, вы забыли губку! — Вниз падает круглое бледное скопище дырок, впрыгивает в луч фонарика и выпрыгивает.

— Порывистый какой. — Роджер цапает губку обеими руками и промахивается, привольно расплескивая повсюду эфир. Засекает ее лучом, собака наблюдает из коляски в некотором смятении. — Ха! — льет эфир на губку, и холодные струйки стекают по рукам, пока фляжка не пустеет. Зажав мокрую губку двумя пальцами, он шатко направляется к собаке, высвечивая себе подбородок фонариком, чтобы лучше подчеркнуть вампирскую гримасу, которую, по его мнению, корчит. — Момент… истины! — Он делает бросок. Собака отскакивает куда-то наискось, мчится мимо Роджера к выходу, а Роджер с губкой летит головой вперед прямо в коляску, которая под его тяжестью рушится. Смутно он слышит, как доктор хнычет наверху:

— Она убегает, Мехико, скорее же.

— Скоро. — Сжимая губку, Роджер выпутывается из детской коляски, снимая ее с себя, словно рубашку, и являя при этом, на его взгляд, вполне атлетические навыки.

— Мехико-о-о, — жалобно.

— Ага. — Роджер ощупью пробирается по куче подвального мусора вверх, наружу, где зрит, как доктор отрезает собаке путь, сеть наготове и развернута. Эту живую картину упорно поливает дождь. Роджер делает круг, чтобы со Стрелманом взять в клещи животное, кое уже замерло, расставив лапы и ощерившись, у пока не падшего куска задней стены. Джессика ждет поодаль, руки в карманах, курит, смотрит.

— Эй, — вопит часовой, — вы. Идиоты! Не подходите к этой стене, на соплях держится.

— У вас есть сигареты? — спрашивает Джессика.