- Он его ласкает, и зря. Скотина, которую жалеют при убое, и умирает-то тяжелее. Еслив хозяин сам режет, то жалеет - она и бьется дольше. - Димка чуть щурил один глаз и, опершись локтями в колени, глядел на свои сапоги. Получался очень опытный вид. - Он, Женька, тот год корову собрался колоть - вывел ее на берег, вставил ей в ухо ТТ свой и выстрелил. Она оглохла, конечно, и мычит так. Он - второй раз. Я шел мимо, говорю: Женя, говорю, дай я тебе покажу, как делается. Вынимаю нож из сапога, так раз, - и все. Говорю, что, мол, мучить ее пистолетом?

- Вы коня испортили, вы и стреляйте его, - сказал Эрик нам с Антоном. - Я не буду.

Назавтра Эрик встал мрачный и стал чистить свой карабин. Мрачный оттого, что, дескать, навешивают на него работу, которая только ему и по силам, остальные все - нюни. А что ему стоило дать мне карабин? Если б дал, то пришлось бы мне стрелять. Просто мы все немного выделывались друг перед другом.

Попили чай, а потом пошли к берегу. Женька сунул мне повод Рахата.

- Значит, я ждать буду за мысом на лодке. Как застрелите, я подъеду разделывать.

Я повел коня за Эриком, который с карабином уже спускался по дороге к озеру, а за нами плелся Антон. Конь по-прежнему почти не хромал, но ветеринарша сказала, что пошло заражение. У маленького ручейка Рахат остановился и стал пить, а мы смотрели на его морду. Он всю дорогу останавливался схватить лишний раз траву, и я не мог дернуть его за повод. Тогда я сказал грубым голосом Антону: "Веди сам", - и пошел впереди. А то все эти дни он как будто заискивал перед конем и перед нами.

Мы вышли на прибрежную гальку и пошли вдоль воды. Здесь коню было тяжелее идти, но все равно он шел красиво. Травы не было, поэтому он поднял голову и не отвлекался по дороге. Я поймал Эрикову собаку и, усевшись на камень, стал держать ее за шею, чтобы после выстрела она не стала рвать Рахата.

Они прошли мимо меня, и я глядел, как спокойно шагает конь. Я смотрел почти с удовольствием, как будто впервые увидел, как он идет. Никогда так не любовался лошадьми, я ведь даже почти не могу отличить плохую лошадь от хорошей. Я не специалист в этом, но Рахат, который шел туда, где его застрелят, был очень красив. Копыта стаканчиками, твердые, темные, идет, как девушка на носочках. Уходит. И ноги свои ставит четко так.

Озерная вода чуть плескалась в гальку, волн вроде не было, а так только вдруг немного всплескивало, и под копытами камешки скрипели и разъезжались. Антон понурый шел, Эрик уже ждал у большого выброшенного на берег дерева и курил.

Они привязали Рахата к бревну. Эрик чуть отвел его к воде, сам отошел. А Антон уже около меня оказался, сел поближе и туда же уставился. Собака крутилась в руках и, вывертывая морду, старалась облизать меня в щеки. Эрик загнал патрон в ствол, еще немного отошел. Потом прицелился тщательно и выстрелил.

Антон сразу отвернулся, а я смотрел, не отрываясь, и видел, как пуля выбила красную пыль из головы коня. Треск пробежал по всей воде, глухо взорвался еще раз на противоположных склонах и укатился куда-то. Сучка взлаяла и забилась у меня в руках, стараясь вырваться и принять участие в охоте.

Эрик сел на бревно, и мы все смотрели, как Рахат, отпрянув к воде, стоит и напрягает задние ноги, чтобы не упасть. Но все-таки оступился, завалился задком на бок и замер. Передние ноги еще упирались в землю, голова была поднята, и веревка туго натянута.

Что-то долго мы уже смотрели. Надо было или коню умирать, или Эрику выстрелить еще раз, а они как будто ждали друг друга. Потом конь уперся передними ногами и, подтянувшись на поводе, встал, чуть потряхивая головой. Эрик выстрелил еще раз и опять ждал, пока конь уронит голову в воду.

Из-за мыса вырулил Женька, увидел поднятую голову Рахата и развернулся обратно.