Его хватка была слишком крепкой, чтобы сопротивляться, и я забилась, отчаянно нуждаясь в некотором облегчении.
Лицо Господина склонилось над моим, и он прижал свои губы к моей щеке. Затем немного отстранился и сказал:
— Я знал, что с тобой будет хорошо. Ты была рождения стать Верховной Моной. Твоя непревзойденная внешность, это тело… эта ненасытная потребность в том, чтобы тебя трахнул я. Твой Господин.
Его зрачки расширились, а я прикусила губу, когда почувствовала, как кончик его длины входит в меня.
Пока он входил в меня, хватка его рук на моих запястьях усилилась. Затем вспышка боли пронзила меня, уничтожая все удовольствие. Но когда я закричала от боли, он одним быстрым движением вошел в меня, и я закричала и от этого ощущения. Слишком много противоречивых эмоций пробежало по мне, когда он начал врезаться в меня, каждый толчок приближал меня все ближе и ближе к краю.
Господин стонал надо мной, и я стонала в ответ, когда его твердая грудь касалась моей. Теплое дыхание Господина опаляло мое лицо. Приближая свой рот к моему уху, он прорычал:
— Я обладаю тобой, мона. Я владею каждой частичкой тебя. Ты моя.
Я вскрикнула, когда его хватка еще больше усилилась, вызывая сильную боль, перекрывающую удовольствие.
— Ты слышишь меня? — спросил он, внезапно остановившись.
Его привлекательное лицо было суровым и непреклонным, глядя на меня сверху вниз.
Я протестующе застонала, пытаясь пошевелить бедрами, чтобы снова почувствовать его движение внутри себя. Но он не двигался, его глаза были жестокими и безумными от необходимости моего ответа.
— Да, — ответила я, задыхаясь.
Я закричала, когда его хватка стала такой сильной на моих запястьях, что я боялась, что кости сломаются.
— Господин, — прошипел он. — Прояви свое гребаное уважение, мона.
— Да, Господин, — быстро отреагировала я, затаив дыхание.
Лицо Господина смягчилось, его гнев рассеялся, и хватка на моих запястьях ослабла.
— Вот так-то лучше, — похвалил он и, опустив мое запястье, положил ладонь мне на щеку.
Убедившись, что я смотрю ему в глаза, он, крепко сжав свою челюсть, выругался:
— Я не потерплю от тебя непослушания, мона. Ты принадлежишь мне, и поэтому я буду обращаться с тобой как с королевой.
Затем его губы приблизились к моему уху, и он прошептал:
— Но, если ты меня ослушаешься, я заставлю тебя пожалеть о том дне, когда ты родилась.
Он поднял руки и поцеловал меня в губы нежно, сладко. В резком контрасте с угрожающими словами, исходящими из его рта. Схватив меня за волосы и резко откинув мою голову назад, он потребовал:
— Ты понимаешь, мона? Скажи мне, что ты понимаешь каждое мое слово.
Раскаленная добела боль распространилась по моей голове под его хваткой. Невыносимое чувство стояло в контрасте с потребностью между моих ног.
— Да, Господин, — сглотнула я, когда слезы выступили из уголков моих глаз.
Господин отпустил мои волосы, и на его полных губах появилась убийственно красивая улыбка.
— Хорошо, — гордо заявил он, массируя пальцами только что причиненную боль.
Его улыбка исчезла, когда твердая длина задергалась и запульсировала во мне. Я ждала, что будет дальше, не зная, будет ли это удовольствие или боль. Затем, находясь все еще внутри меня, он резко развернул меня, пока я не оказалась сверху его бедер. |