Я продолжил идти, изо всех сил стараясь дойти до своей камеры. Проходя мимо камеры 667-ого, я услышал звонкий смех, разносившийся по коридору. Я остановился как вкопанный, услышав, как его мона снова засмеялась. Звук пронзил меня, словно нож. Не потому, что я не мог его вынести, а потому, что за всю свою жизнь я редко его слышал.
Пока его мона смеялась, образ красивой 152-ой всплыл в моей голове. Я видел ее слезы, видел ее страх… но я не видел ее улыбку. Мое сердце замерло, когда я представил, как она улыбается мне или смеется на чем-то, что я сказал. Я не мог вздохнуть, так как был пойман в ловушку этого видения.
Но туман рассеялся, когда я увидел 140-ого. Он уставился на меня своими пустыми, безжизненными глазами, просовывая руки сквозь прутья решетки и оставляя висеть их на перекладине.
Когда мона 667-го снова рассмеялась, 140-ой переключил свое внимание на камеру другого чемпиона. Он произнес, не глядя на меня:
— Это всего лишь вопрос времени, — сказал он холодно, его тело все еще было залито кровью противника. — Когда Господин пожелает, когда ему что-то понадобится или просто он захочет поиметь его разум, он убьет ее. — 140-ой указал на камеру 667-ого. — Он начнет с того, что время от времени будет забирать ее у него. Он будет ждать ее, но сразу ее не приведут. Спустя время она вернется, но будет ранена и в синяках. Она будет вести себя тихо. Он приведет ее к его камере или прикажет его привести в покои моны. Затем, чтобы усмирить 667-го, Господин трахнет ее сам или прикажет другим бойцам или охранникам сделать это. 667-ой начнет медленно ломаться, смотря на то, как его женщину заставляют принять член другого мужчины.
Его руки двинулись, сжимая прутья решетки, затем он продолжил:
— Он убьет ее у него на глазах. И тогда он умрет вместе с ней. — 140-ой посмотрел на меня, но я знал, что его мысли были где-то в прошлом. — Только он будет вынужден продолжать жить в этой Яме, просыпаясь каждый день и сражаясь на ринге с каким-нибудь другим искусственным животным, на которого ему наплевать. Но хуже всего то, что Господин никогда больше не вспомнит этого. Он двинется дальше, начнет взрывать мозг следующему бойцу. Потому что это то, что он делает. Он создал эту империю, чтобы играть с нами, с его рабами.
Смех 667-ого донесся из его камеры, и мои глаза устремились на его дверь.
— Я здесь с тех пор, как мне исполнилось десять лет. Я не знаю, сколько прошло лет — Господин делал все, чтобы мы этого не узнали, не так ли? Но я предполагаю, что мне за двадцать. У меня появилась своя мона, я думаю, года два назад.
Я оглянулся на 140-го. Теперь он пристально смотрел на меня.
— Все эти годы я был здесь, но помню лишь те годы, которые провел с ней. Это единственные воспоминания, которые у меня есть. Из-за наркотиков я не помню многого из своего детства. Я не помню свои бои потому, что убивал так много, так часто. Но помню каждую секунду, проведенную с ней. — Его лицо покраснело. — И я помню блеск в глазах Господина, когда он перерезал ей горло в наказание за то, что я недостаточно эффективно дрался в Яме. Я получил удар по руке, который по мнению Господина, заставил его война, т. е. меня, выглядеть неумелым. Поэтому он убил мое сердце.
— Он недостойный мужчина, — ответил я.
140-ой рассмеялся без радости в голосе. Затем его лицо стало снова суровым.
— С тех пор, как убили мою мону, я каждую ночь думаю: почему мы здесь? Откуда мы все взялись? Зачем Господин создал эту Кровавую Яму? — его лицо исказилось. — И почему, черт возьми, мы подчиняемся ему? Мы все войны. Мы убиваем. Это все, что мы делаем. |