«Здравствуйте! – Еще один мужской голос, – Звонит Тони Джонс. Ваш видеомагнитофон отремонтирован. Можете забрать его в любое время. Спасибо и до свидания».

Далее последовали сообщения о заседаниях совета и изменении сроков их проведения, о бале в музее – касательно ее участия в подготовительном процессе, от руководительницы группы добровольных помощниц в гарлемском приюте.

Сделав несколько пометок в блокноте, Мэри Стюарт вспомнила, что надо выключить духовку, Билл не придет ужинать... Опять!.. Слишком упорно он работает. Что ж, таков его метод выжить. Она тоже старалась забыться, погружаясь в водоворот собраний и заседаний комитетов.

Мэри Стюарт выключила духовку и решила сварить себе яйца, но не сейчас, потом. Из кухни она направилась к себе. Стены ее спальни бледно‑желтые, с золотым оттенком, украшены старыми гравюрами и акварелями, на одной висит старинный вышитый ковер, купленный ею в Англии. В углу – красивый мраморный камин, на каминной полке фотографии детей в серебряных рамках. По обеим сторонам камина – удобные, мягкие кресла; они с Биллом любили посидеть здесь вечером или в выходной с книжкой или газетой. Супруги уже год как не выезжают из города по выходным. Прошлым летом они продали свой дом в Коннектикуте, который стал им не нужен, – дети больше с ними не жили, а Билл постоянно в разъездах.

– В нашей жизни наступил период сужения, – пошутила как‑то Мэри Стюарт в разговоре с подругой. – Дети с нами не живут, Билла вечно нет дома, вот мы и уменьшаемся в масштабах. Даже квартира нам теперь великовата. – Впрочем, продать квартиру не хватило бы духу. Как‑никак здесь выросли ее дети.

Войдя в спальню, она невольно подняла глаза на фотографии, как всегда, буквально впившись в Них взором. Для нее очень важно по‑прежнему видеть здесь детей – в четыре, в пять, в десять, в пятнадцать лет, собаку, которую им завели, когда они были совсем еще малышами, – огромного и дружелюбного бурого Лабрадора по кличке Мусс. До чего же замечательно смотреть на них и вспоминать!..

Как часто в мыслях она возвращалась в прошлое, когда так легко разрешались любые проблемы. Или почти любые. На нее глянула веселая мордашка Тодда. Она увидела его мальчуганом, гонящимся за собакой, вспомнила очень отчетливо его падение в бассейн, когда ему было всего три года, как бесстрашно нырнула за ним прямо в одежде. Тогда она его спасла. Он и Алиса всегда могли надеяться на свою мать. А вот рождественская фотография: они стоят втроем обнявшись, хохочут и дурачатся. Бедняга фотограф умаялся, умоляя их хоть немного побыть серьезными, чтобы он смог сфотографировать...

Тодд вечно распевал дурацкие песенки, вызывавшие у Алисы веселый хохот; даже она и Билл не могли удержаться от смеха. Как хорошо было дурачиться! С ними вообще всегда было хорошо...

Мэри Стюарт отвернулась от фотографий, испытывая нестерпимую муку и в то же время необъяснимое удовлетворение. Эти родные лица на снимках одновременно терзали ей сердце и утоляли ее печаль. Почувствовав комок в горле, Мэри Стюарт поспешила в ванную, где, умыв лицо, сурово посмотрела на себя в зеркало.

«Прекрати!» Она покорно кивнула. Главное – не давать волю чувствам, забыться. А забывшись, она оказывалась в какой‑то незнакомой пустынной местности. Здесь ей было тоскливо и невыносимо одиноко. Ей казалось, что и Билл блуждает по той же пустыне, стараясь вырваться из собственного ада. Вот уже более года она пытается его там разыскать, но пока безуспешно...

Она задумалась – не поужинать ли? – но решила, что неголодна. Сняв костюм, натянула розовую тенниску и джинсы. Потом вернулась в свой миниатюрный кабинет, уселась за письменный стол и стала просматривать бумаги. Часы показывали семь, но на улице было еще светло.