Почувствовав внезапную настоятельность, Кавинант направился в центр города. Он позвал своих спутников за собой и начал спускаться по винтовой лестнице, которая вела к основанию утеса. Лестница предназначалась для Великанов; ему приходилось прыгать со ступени на ступень, и каждое приземление на камень отдавалось в его сердце болью. Однако свет дня угасал, и Кавинант торопился. Он спустился еще на три уровня, а затем продолжил осмотр помещений.

Первая дверь вела в широкий зал, который мог бы вместить до сотни Великанов. Вторая дверь оказалась закрытой. Она оставалась запертой множество веков. Все трещины и соединения вокруг каменной дверной плиты были запечатаны солью. Но Кавинант доверял своей интуиции. Он поманил Бринна и сказал:

– Открой ее. Мы должны посмотреть на то, что находится внутри.

Бринн попытался исполнить приказ, но соль цепко держала свою добычу. Харучаю помог Морской Мечтатель. Он начал царапать корку соли с таким ожесточением, словно не терпел никаких закрытых дверей. Вскоре им удалось ухватиться за края плиты, и они резким рывком отвернули ее наружу.

Из отверстия пахнуло сухим холодным воздухом, который от древности не содержал запахов плесени и гниения. Они вошли в чье-то жилище. Какое-то время им мешала темнота. Но, когда глаза Кавинанта привыкли к мраку, он увидел темную фигуру, сидящую в кресле рядом с очагом. То был Великан, мумифицированный сухим воздухом, мелкой солью и долгими веками.

Его ладони сжимали подлокотники кресла, на века сохранив последний спазм предсмертной агонии. В окостеневшей плоти пальцев торчали осколки камня. Лоб и макушка черепа выше пустых глазниц отсутствовали напрочь. Казалось, что мозг Великана взорвался и разнес на куски половину головы.

«Огонь ада!»

– Вот об этом нам и рассказывали старые барды, – произнес Бринн, тревожа голосом мертвый воздух. – Только так они могли убить Великана-Опустошителя. Только тем, что не сопротивлялись ему, погибая в своих домах.

«Ад и кровь!»

Задрожав, Морской Мечтатель шагнул вперед.

– Трос, – тихо окликнула его Первая.

Однако тот не обратил на нее внимания. Он коснулся подбородка мертвеца, а потом попытался разжать окостеневшие пальцы. Но от его прикосновения древняя плоть превратилась в пыль и осыпалась на пол.

Лицо Морского Мечтателя искривилось от горя. Его глаза безумно блеснули, и он ударил себя кулаками в лоб, словно хотел выбить беспощадный и правдивый Глаз Земли. Шагнув к Кавинанту, Трос вытянул к нему дрожащие руки, как будто задумал вырвать из него рассказ о Бездомных.

– Великан!

Команда Первой остановила Морского Мечтателя. Он отшатнулся, прижался лицом к стене и, тяжело дыша, постарался успокоиться. А Кавинант не мог избавиться от жутких криков, звучащих в его голове; от проклятий, которые не имели смысла. Он выбежал из комнаты и начал торопливо спускаться по лестнице к основанию Коеркри. Когда он вышел на плоские плиты пирса, чайки уже устраивались на ночь, и последние лучи заката окрашивали пену волн в розоватые тона. Волны злобно бились о дамбу, осыпая брызгами древние камни. Позади, закрывая солнце, возвышалась Печаль. Казалось, что город навис над морем, готовясь к прыжку.

Кавинант почти не различал лиц своих товарищей. Линден и Великаны, Сандер и Холлиан, харучаи и даже Вейн – все они стали сумерками и осуждением; безликими свидетелями его борьбы с воспоминаниями о прошлом. Он знал о том, что должно было случиться – чувствовал плотью, в то время как разум рассыпался на части, понимая и принимая все, кроме своих потребностей.