Черт. Это будет трудно.

* * *

Следующие несколько дней мы оба чрезмерно осторожны. Она садится достаточно далеко от меня, чтобы не соприкасаться, а я и не пытаюсь. Руки всегда остаются на коленях, напряженные, нервозные. Она начала отворачиваться от меня, переодеваясь или очищаясь, и я твердо отвожу взгляд.

Каждый день я узнаю достаточно слов на арабском, чтобы мы могли вести хромой разговор. В них много жестов и обрывочных объяснений странных слов, но это разговоры. Мы говорим о чем-то нейтральном. Как правило, о самих словах, их значениях, контекстах и подтекстах. Думаю, мы просто не знаем, о чем еще говорить.

Ее ложный энтузиазм при работе с Джонами поутих. Я слышу ее слабее. Кажется, ей нужно все больше и больше времени, чтобы собрать все свое умение притворяться. Теперь отвращение с ее лица исчезает дольше.

Мы начали обмениваться долгими неловкими взглядами. Да, тот самый этап. Я наблюдаю за птицей на крыше, что видна из окна, наблюдаю, как она что-то клюет и трепещет, а потом чувствую на себе взгляд Рании, поворачиваюсь к ней, а она смотрит на меня с одновременно жестким, любопытным, мягким, нежным и напуганным выражением лица. Когда наши взгляды пересекаются, она краснеет и смотрит в другую сторону, а выражение ее лица разу становится закрытым. И тогда за ней буду наблюдать я, размышляя, о чем же она думает, буду пытаться не пялиться на ее задницу, пытаться не желать, чтобы она встала передо мной на колени и снова меня поцеловала, а потом Рания словит меня на разглядывании. И теперь уже я отведу взгляд, в надежде, что мысли на моем лице не отражаются.

Да-да, тот самый этап.

Позже на этой неделе к нам приходят трудности. Рания уходит за чем-то, оставляя меня с закрытой дверью. Я слышу шаги снаружи и думаю, что это она, но они медленно проходят мимо к той двери, где она работает. Мужской голос зовет ее, потом еще раз - злее.

Внутри все скрутило, инстинкты твердят встать, двинуться, спрятаться. Сжимаю в кулаке боевой нож и с усилием встаю на ноги, сжав зубы, чтобы не закричать от пульсирующей по всему телу боли. Не могу дышать. Огонь горит в груди, в легких, в животе, а сломанные ребра протестуют против движения. Затрудненное дыхание, резкие стоны срываются с моих губ, пока я ковыляю в ванную - единственное место, где я могу спрятаться. Ложусь в угол комнаты. Укрытие небольшое, безопасности немного, но это лучшее из всего, на что я способен.

Слышу звук открывающейся двери и шаги по дому. Судороги плоти, покалывания кожи, дрожь в позвоночнике и прилив адреналина подсказывают мне, что в дом вошла не Рания. Я не могу быть обнаруженным и заложенным. Ради меня и Рании. Это вопрос жизни и смерти.

Звук шагов, топот, шарканье мужских сапог движутся по маленькой комнатке. Огрубевший от курения голос кричит:

— Сабах! Ты здесь?

Я задерживаю дыхание. Нож зажат в кулаке с побледневшими костяшками пальцев. Лезвие вверх. Дрожь в животе говорит мне о том, что ничем хорошим это не кончится.

Шаги приближаются к ванной, и я готовлюсь. Задерживаю дыхание, замахиваюсь - готов к прыжку. Ранение забыто. Адреналин маскирует боль от опоры.

— Сабах?

Первое, что я вижу, - пара потертых военных сапог, а потом иракские военные камуфляжные брюки. Он всматривается, видит пустой душ и туалет. Сердце колотится в груди; мне хочется вывернуться наизнанку, но я не могу.

Как он может меня не видеть? Может, я смогу выбраться и не убить его? Нет. Он меня видит. Я делаю выпад, жестко ударив пальцами по горлу и заставив его молчать. Мой нож молниеносно входит в его желудок. Мягкая плоть расходится легко, но потом лезвие останавливает кость. Он пошатывается, задыхается. Я с силой ударяю лезвием сбоку по горлу, выпуская поток крови ему на грудь. Черт. Я натворил тут беспорядок. Я снова наношу удар и на этот раз попадаю прямо меж ребер. Чертова удача. Это сложнее, чем многие думают.

Он дергается, спотыкается, падает на землю.