Он смотрит на меня, а затем отводит взгляд, глубоко вздыхая.

— Где? — спрашивает он.

Я указываю на линию теней, означающую проход в другую комнату. Я никогда туда не ходила - у меня не было причин, но сейчас я знаю о ее существовании. Мои родители ходили в мечеть нечасто, только по праздникам. В комнате, где спрячется Хантер, очень темно и все еще пахнет обугленным деревом, дымом и чем-то еще, чем-то темным, приторно сладким и навязчиво знакомым, чем-то, что я не мог определить.

Хантер останавливается в проходе и глубоко вдыхает.

— Смерть, — говорит он. — Здесь была смерть. Я чувствую.

Теперь я знаю, что это за запах. Я чувствовала его, когда умерла тетя Мейда. Чувствовала, когда шла сквозь мертвые тела после взрыва бомбы. Как и сказал Хантер, пахло смертью. Предполагалось, что я буду поддерживать его, но каким-то образом он меня утешает. Передо мной, словно призраки, мелькают те, чью смерть я видела.

Истекающий кровью Хасан, уставившийся на меня с центра дороги; между нами свистят пули. Мама. Папа. Тетя Мейда. Дядя Ахмед. И так много безымянных, безликих. Мертвых.

Хантер ищет равновесие, оперевшись одной рукой о стену, а второй обвив мою талию и прижав меня к груди. Он ничего не говорит. А ему и не нужно. Он тоже видел смерть. И достаточно часто, чтобы знать, как она пахнет.

Почему, когда меня держит этот мужчина, мне так комфортно? Так не должно быть. Он не должен этого делать. А я должна бояться его, бежать от него. Должна оставить его умирать. Но вот она я, укрываю его. Поддерживаю его. А он поддерживает меня. Мне комфортно. Я защищена.

Я выбираюсь из его рук, мысленно проклиная себя за ту пустоту, которую чувствую, находясь вдали от него.

— Ты должен сидеть, — говорю я. — Не важно, что ты услышишь, заметить тебя не должны.

Следует долгая пауза — он переводит себе то, что я сказала.

— Если тебе будет больно, я приду, — говорит он. Я слышу, как его спина скользит вниз по стене; его рука хватается за мою лодыжку. — Будь аккуратна. Пожалуйста.

Я ничего не хочу больше, чем свернуться под его боком калачиком, взять его колючее от щетины лицо в руки и поцеловать его так, что ни один из нас не сможет дышать. Но нет. Я киваю, а потом понимаю, что он не может видеть моего жеста.

— Я буду аккуратна, — говорю я и сразу же ухожу, прежде чем мои предательские желания возьмут надо мной верх.

Масджид скоро придет.

* * *

Масджид высокий, худой и темный. Он напоминает мне нож. Осанка твердая, лицо узкое, выдающийся нос с горбинкой и острый подбородок придают лицу резкость. На коже лба и правой щеки - оспины. Маленькие почти черные глаза сверкают умом и злобой. Обычно он не носит платок бедуина. Борода густая, пронизанная сединой. Когда он ко мне приходит, то ведет себя сдержанно и по-деловому, почти не груб и не жесток. Думаю, секс для Масджида - всего лишь тактика помочь ему сфокусироваться, поэтому на работе он не отвлекается.

Он, подобно приведению, появляется где захочет, из воздуха. Я стою перед мечетью и жду его. Смотрю вдоль улицы в одном направлении, а потом оглядываюсь, и он уже здесь, стоит в паре шагов от меня, опустив руки в карманы свободных штанов цвета хаки.

— Что тебе, Сабах? Я занят. — Его голос низок и наполнен скрытой угрозой.

Время Масджида нельзя тратить праздно. В мире мало вещей, которых я действительно боюсь, но от Масджида я в ужасе. Он никогда не показывал ничего, кроме профессиональной отстраненности, но глубоко внутри я все равно понимаю, что он может меня убить и убьет, и глазом не моргнув, если я его рассержу.