— Да… наверное. Кажется, я… просто… боюсь.

Вера знала: он потерял уверенность в себе.

— Совершенно нечего бояться. Начинай понемногу, шаг за шагом. Вот увидишь, постепенно вернется и сила, и… смелость. Начинай понемножку.

Он улыбнулся:

— Я вижу, долго лентяйничать ты мне не дашь.

— И не позволю поддаваться страху. — Вера сделала глоток бренди. Поставила бокал на стол. — Почему бы не попробовать прямо сейчас?

— Сейчас?! Но… но я…

— Ничего подобного. — На губах ее заиграла улыбка. — Я заметила, что пальцы у тебя двигаются прекрасно. Ну, давай же, идем к роялю.

Она протянула ему руку. Он поставил бокал, взял ее руку, медленно встал на ноги. Они вместе подошли к «Стейнвею». Он сел, устроился поудобнее. Поднял глаза на Веру:

— С чего начать?

Она положила руку ему на плечо.

— Сыграй что-нибудь для Сирины. Что-нибудь прощальное.

Миша в нерешительности смотрел на клавиатуру. Плечи его поникли.

— Не знаю… Я просто не знаю.

— Ноктюрн. Сыграй ноктюрн для Сирины.

— Она не любила ноктюрны. Говорила, что они вселяют грусть.

— Сейчас это подойдет. Сыграй для нее простой ноктюрн. Она бы поняла, я уверена. Это хорошее начало, чтобы разработались руки.

Несколько минут он сидел неподвижно. Потом медленно положил пальцы на клавиатуру. Начал играть, сначала нерешительно, потом все увереннее. Гостиная наполнилась звуками музыки Шопена, сладкой и печальной, меланхолической, как само прощание, как напоминание о том, что могло бы быть и чего уже не вернешь. Слезы обожгли ему глаза. Он скорбел о Сирине и о себе самом, о Вере, об их семье.

Закончив, Миша некоторое время сидел неподвижно. Потом встал, обнял Веру, положил голову ей на плечо. Она гладила его по голове, ощущая его горе, его боль, разделяя с ним его печаль и в то же время не желая отказываться от надежды на будущее.