— На животных? — изумилась Карина.

— Вот, вот, в том-то и дело. Бадмаев находил это бессмыслицей и ссылался на свои источники, а Дегтярев кричал на него и обзывал мракобесом. Он был воинствующим материалистом и считал возможным любое явление исследовать с помощью примитивных экспериментов. При блокаде определенных отделов головного мозга происходит возбуждение периферийных центров, и Дегтярев хотел получить подтверждение, что в разное время суток возбуждаются разные центры. Он заставил все-таки Бадмаева этим заняться. В результате они извели массу живого материала и ничего не получили.

— А зачем ему все это было нужно? — Александр Петрович попытался направить разговор в интересующее его русло.

— Трудно сказать. Он иногда намекал, что по каким-то делам связан с «большими людьми». Одно время он стал обкатывать идею о возможности распределения и перераспределения человеческого сознания по различным частям тела, и будто бы на свете существуют племена, у которых это реализуется на практике. Откуда у верного павловца такие крамольные мысли? Не исключено, что с подачи тех самых «больших людей» или их окружения… Вот странно, мы с вами говорим больше о Дегтяреве, чем о Бадмаеве, — сделав вид, что поправляет манжет рукава, он украдкой взглянул на часы. — Чем еще могу быть полезен?

Поняв, что несколько переоценил простодушие ученого, адвокат заговорил учительским тоном:

— Дело в том, что прошло немалое время, и сейчас мы просто не имеем права писать о тех временах на уровне «такого-то посадили напрасно в таком-то году». Мы обязаны обрисовать контуры и обозначить суть той чудовищной черной тучи, которая обрушивала на нас смертоносные дожди.

— Да, да, конечно, — покорно согласился Велесов, а Карина опять прикусила губу.

Чтобы взбодрить приунывшего ученого, Александр Петрович решил оживить драматургию беседы:

— Есть ли основания думать, что сам Дегтярев написал донос на Бадмаева?

— Никто из нас в этом не сомневался.

— Чем ему был опасен Бадмаев?

— Бадмаев, в сущности, был консультантом Дегтярева по вопросам тибетской медицины. Не исключено, что в процессе консультаций ему стало известно о делах шефа больше, чем полагалось. Однажды они вышли из кабинета Дегтярева и на ходу продолжали разговаривать. Ситуация была явно конфликтная. «Вынужден повторить, — тихо, но очень зло сказал Бадмаев, — всякого, кто использует эти знания в любых целях, кроме лечебных, постигает жестокое наказание». «Все слышали? — закричал Дегтярев. — Этот человек мне угрожает!» Потом у Дегтярева появилась сыпь на всем теле, и он заявил, что Бадмаев напустил на него порчу. Оказалось — скарлатина, — он замолчал и еще раз, уже вполне демонстративно, поглядел на часы.

— Последний вопрос: есть ли у вас догадки, чего хотели «большие люди» от Дегтярева с Бадмаевым?

— Не представляю, — устало сказал Велесов. — Наверное, чушь какую-нибудь.

Домой ехали молча: сегодняшний день измочалил обоих. А ведь еще предстояла ночная прогулка, тоже достаточно нервная.

Скомпенсировав затраты энергии обильным ужином, они заставили себя на пару часов лечь вздремнуть, хотя спать совершенно не хотелось. Но главное было достигнуто: к одиннадцати вечера оба пребывали в хорошей форме.

По указанному полковником адресу они приехали без пяти двенадцать и, в соответствии с требованиями техники безопасности, остановились за два дома от поликлиники. Как только они вышли из машины и Александр Петрович запер ее, от стены отделилась темная фигура и приблизилась к ним: это был Коля.