— Ты делаешь это по правильным причинам, — предполагаю я, но понимаю, что для Джубили эти слова ничто.

— Я знаю, — отвечает она жестко. — Я знаю это. И я бы сделала это снова. Я просто… я никогда не думала, что когда-нибудь вообще буду здесь, в этом месте. — Она отворачивается, и на мгновение прикрывает ладонью на глаза. — Я рассказывала тебе, что мои родители погибли во время восстания на Вероне. Но я не говорила тебе, что их убили даже не мятежники. Люди, которые убили их, были сочувствующими. Поддерживающие повстанцев. Люди вроде меня.

Я молчу. Это не разговор… она не ожидает, что я буду спорить или говорить ей, что это не ее вина. Я просто слушаю.

— Они хотели использовать магазин моей мамы в качестве укрепления. Мои родители не хотели участвовать в восстании, и они отказались. И сочувствующие убили их за это. — Она с трудом сглатывает, а потом справляется с голосом. — Это были люди, которых мы знали, Флинн. Непосредственные соседи. Коллеги по работе. Люди, с которыми ты здороваешься на улице, с детьми которых ты учишься в школе. И поскольку они выбрали сторону в войне, которая даже не была их, они застрелили двух человек, в то время как их восьмилетняя дочь пряталась под прилавком.

Медленно, я приближаюсь к ней.

— Вот почему ты ненавидишь, когда я называю тебя Джубили. Потому что так тебя называли родители.

— Я больше не ненавижу. — Она снова сглатывает. Ее голос, когда она собирается с силами продолжить, искажается. — Знаешь, ты разрушил мою жизнь.

Я не могу говорить, дыхание становится учащенным так же, как и у нее, разочарование и тоска скручиваются вместе, как быстро сгорающий предохранитель.

— Я была в порядке, пока ты не появился здесь и не затащил меня в болота. — Ее голос поднимается, на полпути между слезами и неистовостью. — У меня не должно было быть души… я должна была умереть. Предполагалось, что Джубили должна была умереть вместе с родителями, в их магазине в Новэмбэ, Ли должна была быть не более чем сном.

В баре установлен музыкальный автомат. Молли включает его, должно быть, пытаясь заглушить звуки повышенных голосов. Я двигаюсь к ней, не в силах устоять на месте, у нее слезы на глазах, лицо покраснело, и я, наконец, могу посмотреть на нее, хотеть ее, позволить себе прикоснуться к ней без горя, превращающего все в пепел во рту.

— Ты погубил меня, — повторяет она более спокойно. — Ты разрушил меня… ты заставил меня проснуться. И теперь я не могу от тебя избавиться. — Ее голос снова вспыхивает, когда я протягиваю руку и беру ее за запястье, ее кожа раскаляется под моими пальцами. — Ты не оставишь меня в покое.

Я внимательно осматриваю ее, глаза пытаются наверстать слишком много времени, потраченного на то, чтобы не смотреть на нее. Я не могу отвести взгляд.

— Ты думаешь, я хочу быть здесь с тобой? — отвечаю я хриплым голосом. — Думаешь, если бы ты ушла прямо сейчас, я бы тебя преследовал?

Она смотрит на меня, ее глаза бросают вызов.

— А разве нет?

— Ты знаешь, что так, — резко отвечаю я, сдаваясь. — И я понятия не имею, почему это такая проблема.

Она выдергивает руку и делает шаг назад, пока не врезается в дверь.

— Это проблема, потому что я бы позволила тебе! — выпаливает она.