А вот это уже плохой признак. Полиция Лос-Анджелеса умеет работать, и если они ничего не нарыли на Дэнни Спринга, то, значит, дела обстоят неважнецки. Я позвонил в управление полиции, в отдел по расследованию убийств; уже многие годы я сотрудничаю с полицией Лос-Анджелеса, и нас связывают самые дружеские отношения. Более того, Фил Сэмсон, начальник отдела по расследованию убийств, — мой закадычный друг.

Через несколько секунд я уже разговаривал с Эмерсоном из бюро розыска пропавших. Убедившись после заявления Эвелин, что Спринг не арестован и не попал в больницу, они проверили его квартиру, никого не обнаружили в ней, вещи находились на своих местах. Все выглядело так, будто парень ненадолго ушел из дома и вот-вот вернется. И нигде, включая морг, никаких следов Спринга — ни живого, ни мертвого.

Повесив трубку, я повернулся к Эвелин:

— Действительно, у них, к сожалению, никаких сведений.

Она сидела неподвижно и смотрела на меня своими прекрасными, нежно-зелеными глазами. Ее глаза напомнили мне о летней морской волне, белой пене прибоя, о прохладе и покое, о вечном и неизменном. Ее светлые, вьющиеся непослушными кудряшками волосы были коротко острижены, загорелое лицо дышало здоровьем, серый жакет, резко сужаясь в талии, плотно облегал грудь.

Мисс Спринг вздохнула. Ей, конечно, известно, что полиция делает все возможное, но она надеялась, что у меня получится лучше и быстрее. Она принесла с собой двести пятьдесят долларов, и я принял от нее сотню в качестве аванса. Потом она достала из сумочки глянцевую фотографию размером четыре на пять дюймов.

— Это Дэнни, — сказала мисс Спринг. — Снимался несколько месяцев назад. Ему двадцать девять.

На фото он выглядел старше. Темные глаза, вьющиеся черные волосы — должно быть, жесткие и непослушные, — и бесшабашная ухмылка. Довольно симпатичный, но застывшие черты лица несколько тяжеловаты и, похоже, не по возрасту начали расплываться. Эвелин сообщила, что ей не нравилась компания брата и последнее время она все больше за него беспокоилась. А за нынешний год он вообще сильно изменился — в еще худшую сторону.

— Что касается его компании... Вы не могли бы назвать кое-кого по именам? Была ли у него постоянная подружка?

— Я не знаю, кто его друзья — истинная правда. Просто видела его вместе с ними. Большинство из них похожи на оборванцев, бродяг — словом, битников. Но я никогда не слышала, чтобы он обращался к кому-нибудь по имени — за исключением Фрэнка. По-моему, это самый близкий друг Дэнни.

— Какой Фрэнк?

Эвелин покачала головой.

— Просто Фрэнк. Дэнни называл его только так. — Она описала мне этого парня, добавила несколько слов о своем брате, хотела еще что-то сказать, но запнулась. И вдруг словно плотину прорвало: — Мне кажется, Дэнни употреблял наркотики.

— Наркотики? Какие? Сильнодействующие? Героин? Может, морфин?

— Какой-то из них.

— А вы сообщили полиции?

— Нет. Но, думаю, они и сами это выяснили. Без моей помощи. Господи, я и в самом деле не нахожу себе места.

— А почему вы решили, что брат наркоман?

— Признаюсь, я раньше как-то ничего не замечала. Но он бывал временами таким... ну... раздражительным, что ли. Затем снова вел себя как ни в чем не бывало. Когда я заходила к нему домой, мне казалось, что он в порядке. Иногда, правда, начинал вдруг зевать и чихать, глаза становились какими-то пустыми, мутными. Я довольно долго ничего не подозревала. Наконец пошла в библиотеку, полистала книжки и узнала, что означают подобные симптомы. Это ломка — так это называется.

Ломка... Медицинский термин для обозначения сущего ада. Она может наступить в любой момент после последнего укола — все зависит от того, насколько сильна тяга к наркотику и к какой дозе привык наркоман.