– А не будет это оценкой этих вещей со сторон ЦК? Желательно ли это?)

Маленков:

– А что ж этого бояться? Других предложений нет?

(Общий ропот одобрения) . Решение принимаем, значит. Потом подыщем формулировку.

Вишневский, Тихонов, я встаем, жмем руку тов. Маленкову. Я спрашиваю тов. Маленкова:

– Можно ли обо всем происшедшем рассказать на партсобрании в Союзе Писателей?

Маленков отвечает:

– Будут даны дополнительные указания.

Эта история производит странное, если не сказать фантастическое впечатление. В сущности, рядовой член Союза писателей, редактор журнала сваливает заведующего отделом ЦК. Каким образом? Как могло получиться, что Маленков вдруг воспринял аргументы не «своего» Поликарпова, а постороннего Тарасенкова?

Перед нами был разыгран спектакль, в котором партия в лице Маленкова и идеологического Олимпа встали на сторону Тарасенкова, на время отстранив Поликарпова, которого собственно они сами и поставили, и, казалось бы, и спрашивать должны были бы с себя. Но все прекрасно знали правила игры, всем было показано торжество добра над злом и то, как недрогнувшая рука партии указывает, что Поликарпов переступил некую грань дозволенного и был наказан.

Тем самым был дан сигнал и всей творческой интеллигенции, «мы сверху все видим, а вы продолжайте верно служить нам». Интеллигенция в ответ аплодировала, искренне радуясь мудрому решению руководства.

Тарасенков завершает свою многострадальную историю борьбы и победы.

Выходим в приемную. Я устал от нервного напряжения, как после тяжкой физической работы. Поликарпов быстро уходит один. Мы все, не сговариваясь, пережидаем его уход еще несколько минут. Тихонов растерян. Он говорит:

– Как же все это вышло? Мне жаль Поликарпова. Он был честный человек, хороший…

Твардовский отвечает:

– По человечески жаль, а для литературы нет. Надо любить литературу, а у него этого не было. Конечно, он был влюблен в наш блистательный XIX век, но советскую литературу он не любил.

Мы расходимся.

Вс. Вишневский мне: – Ну, пес, запомним бой на Старой площади.

На следующие дни новости распространяются довольно быстро по Москве…

5 апреля мне звонит домой Иовчук:

– Товарищ Тарасенков. Я должен вас информировать о решении ЦК. Отменяется теперь контроль ЦК над версткой. Можете ее не посылать больше. Решайте сами. Наши редколлегии теперь политически окрепли. Конечно, это не значит, что снимается партийное руководство литературой. Будем хвалить вас, если напечатаете хорошие вещи, будем ругать за плохие, давать критику в печать… Но формы партийного контроля теперь будут иные… Это дает вам большую свободу, но и налагает гораздо большую ответственность. Вы сделали большое партийное дело, – помогли убрать негодное руководство. Но имейте в виду, вокруг вас могут пытаться группироваться люди, которые вообще против партийного руководства литературой. Не идите на поводу у таких людей. Ставлю вас также в известность, что я дал указание издательству «Сов<етский> Писатель» издать книги Инбер и Пановой.

Через три минуты звонок от Ярцева – просьба быть отв<етственным> редактором книги Инбер.

В воскресенье 7 апр<еля> подвал о Пановой в «Правде».

Фадеев звонит Инбер и по секрету сообщает ей, что ему рекомендовали из ЦК провести Сталинскую премию Инбер за «Пулковский меридиан» и дневники.

Москва литературная полна слухов о происшедшем.