Мария Иосифовна вспоминала: «Мне тогда надо было заплатить партвзносы за Тарасенкова, и я пришла в партком. Там я застала Софронова и Чаковского, членов парткома, они всегда были со мной любезны как с дамой, а тут глядели как: сквозь стеклянную дверь, и я сразу догадалась – Тарасенкову готовится серьезное взыскание! Я прошла в кабинет к секретарю парткома, им был Владыкин, про него говорили, что он добрый человек. И я ему сказала, что – у Тарасенкова были уже два инфаркта, врачи говорят, что третий он не переживет. Что у него сейчас очень плохое состояние. А я повешусь и напишу, что убийца он, секретарь парткома, и весь партком вместе взятый, и что то еще в этом роде говорила.

Владыкин почему то шепотом стал уговаривать меня не волноваться, я, наверное, очень громко говорила. Он налил мне воду из графина и дал слово – никакого взыскания Тарасенкову не будет, все ограничится тем, что он будет снят из журнала "по собственному желанию"» .

24 марта заседание на президиуме Союза писателей выступил Фадеев, он рассказал о непоправимой ошибке, которую они допустили, выпустив роман в печать. И далее, все то же, что у Бубеннова: роль рабочего класса, колхозного крестьянства, плохо показана трудовая интеллигенция, так как она слишком буднична (!), печать будничности лежит на всей семье и романе. Реакционная философия круговорота «добра» и «зла» в истории и человеке, которая противоречит нашей марксистско ленинской философии.

Уроком тех лет будет то, что Фадееву трижды за короткий срок придется менять позицию по роману Гроссмана. Это будет настоящим публичным позором, так как все эти перепады произойдут в течение всего трех лет.

Потом выступал Твардовский. Он тоже каялся, жаловался, что не разглядел в постоянно редактируемой рукописи того окончательного варианта, который оказался так плох. Опять же разговор про псевдофилософию, и далее признание ошибок, ошибок, ошибок.

25 марта снова обсуждение романа, теперь уже в редакции «Нового мира», и так до бесчувствия.

Как писала А. Берзер, Твардовский после тех унизительных собраний никогда больше не отречется ни от одной напечатанной им в журнале страницы. Но это будет годы спустя, а пока он должен был пройти через горькое унижение и внутренний позор, который выведет его к глубокому осознанию своей ответственности перед авторами.

28 марта Фадеев опубликовал в газете свой доклад, сделанный на президиуме Союза писателей, полный уничтожающей критики. На Фадеева мало кто обижался, все знали, что он выступает как некая функция, другой вопрос, как это сказывалось на его собственной жизни.

А Тарасенков? Он снова оказался пешкой в огромной игре, и давно с этим смирился. Пешку очередной раз съели. Каждый такой случай неминуемо приближал его к концу. Вряд ли он обижался на Фадеева. Ведь он и сам делал то же самое. Это входило в правила игры. А вот утрата дружбы с Твардовским, другом юности, была для Тарасенкова мучительна. И для Твардовского тоже.

М.И. Белкина вспоминала, как дважды он приходил к ним на Лаврушинский после изгнания Тарасенкова из журнала и дважды не заставал его дома – он лежал то в одном, то другом санатории. Они сидели с Марией Иосифовной за столом, Твардовский пил, что то рассказывал о себе, а она понимала, что тот чувствует вину, но не может ей сказать об этом. Однажды ему стало плохо с сердцем, она вызвала «скорую», и пока та не приехала, сидела и держала его за руку; он очень просил ее об этом. Приехала «скорая», сделали укол, и он еще немного полежал и ушел. С живым Тарасенковым он так больше не увиделся.

Смерть Сталина

Страсти по роману Гроссмана кипели в тот момент, когда Сталин умирал, а затем еще спустя две недели после его смерти.

В ночь на 1 марта 1953 года у Сталина случился второй инсульт, уже более сильный, чем первый, после чего он впал в кому.