– Врешь ты все.

– Честно.

– Я проверила в интернете. Этот отель куда ближе к казино. Каких‑то сто метров. Знаю тебя: ты бы вернулся к семи утра… В хорошем настроении, если бы выиграл, и в паршивом, если бы проиграл. А я не хочу, чтобы мои выходные зависели от результата твоей игры в карты.

Боксер спустил ноги с кровати и сел, опершись руками о колени. Где‑то в душе вновь открылась черная дыра размером с кулак – ощущение, знакомое с детства. Когда ему было семь, отец бросил семью и навсегда исчез из его жизни. Дыра символизировала утрату. За много лет ему почти удалось залатать ее. Иногда даже казалось, что дыра исчезла совсем. Теперь он снова терял над ней контроль, особенно если дело касалось Эми. Достаточно было одного слова, взгляда, презрительно поджатых губ – и дыра появлялась, затягивая его в темный водоворот потерь.

Полтора года назад Боксер уволился с должности консультанта в «GRM» – частной компании, на которую приходится семьдесят процентов дел, связанных с похищениями людей по всему миру. Он ушел в «свободное плавание», чтобы больше времени проводить с дочерью. Тогда‑то все и началось. Когда из жизни исчезли привычный рабочий распорядок и общение с коллегами, в ней появилось место для других вещей… не самых лучших вещей.

Теперь он регулярно виделся с дочерью, но Эми не упускала возможности напомнить, как часто в ее короткой жизни его не было рядом. Ее отказ ехать с ним в Лиссабон стал ответом на пятнадцать с лишним лет одиночества. Одной поездкой вину не загладишь, и черная дыра внутри подсказывала Боксеру, что дочь права.

Он никак не мог понять, почему ему не удается сблизиться с дочерью. Боксер думал, что дело в его привычке к одиночеству – он постоянно находился то в Мехико, то в Боготе, то в Карачи, читал триллеры, играл в карты, ожидая следующего шага бандитов. И вот теперь последствия этой привычки оказались очень тревожными. Ему нужно было избавиться от тяги к одиночеству. По крайней мере, отогнать ее подальше.

Он нуждался в помощи.

Хотел научиться жить по‑другому.

Но не сегодня. На сегодня хватит.

– Нет, ты только подумай! – не унимался Бритый.

Снова напялив кепку «Молотобойцев», он курил, откинувшись на дверцу фургона и закинув ногу на приборный щиток.

Дэн вел машину молча. Он еще не пришел в себя после первого в жизни убийства. И зачем надо было их душить? Руки до сих пор дрожали.

– Ни тебе «спасибо, что доставили девчонку целой и невредимой», ни «спасибо, что избавились от двух баранов, о которых и речи не было в сраном договоре», ни «спасибо, что раздобыли пароль от сигнализации в квартире этой сучки», ни «спасибо, что укололи ее этой херовиной». Нет, только «уберите жмуров с глаз моих и чтобы никто ничего не заподозрил»! А я, в натуре, терпеть этого не могу.

– Чего? – рассеянно спросил Дэн.

Разглагольствования Бритого ему порядком надоели.

– Мочить людей, когда я не под кайфом, – пояснил тот.

– А, ты об этом, – буркнул Дэн.

И подумал: «Вот чем я теперь занимаюсь. Мочу людей. И зачем?»

– Канюля. Так эта херовина называется, – сказал он вслух.

– Где ты научился так управляться с иглой? – поинтересовался Бритый. – На торчка вроде не похож.

Дэн промолчал. Они миновали док принца Альберта. Как вышло, что он так легко переступил черту? Почему он это сделал?

– Эй, ты, дурень, – разозлился Бритый. – Я к тебе обращаюсь.

Дэн мельком глянул на него и вновь сосредоточился на дороге.