Вероятно, мы даже смогли бы взять Хэмлина в небольшую поездку наверх; держу пари, он никогда такого не видел.
— А что если он там умрет? — холодно спросил Карсон. — Мы и так теряем три пятых каждой партии, а Хэмлин неопытен…
— Возможно, это было бы лучше всего, не так ли?
— Нет, — ответил Карсон. — Это выглядело бы как специально запланированная акция. На следующее утро газеты заставили бы бурлить все население.
Маджетт тяжело вздохнул, оставив еще один двойной ряд вмятин на карандаше.
— Должен же быть какой-то выход, — сказал он.
— Он есть.
— Ну?
— Привести его сюда и просто показать, что мы делаем. Преобразовать его, если необходимо. Если мы сообщим газетам, что он прошел курс… Ну, кто знает, они просто могут возмутиться тем, что он злоупотребил своими привилегиями государственного служащего.
— Мы нарушим наш основной принцип, — задумчиво произнес Маджетт. — Верните Землю людям, которые сражаются за нее. Но все же план имеет некоторые достоинства…
— Хэмлин уже в вестибюле, — заметил Карсон. — Привести его?
В течение второй недели войны — недели, названной Смертью городов, — радиоактивность никогда особенно не превышала опасного уровня. Последние остатки благоразумия, сохранившиеся у высшего командования обеих сторон, не позволяли применять оружие со встроенным самоликвидатором, сбрасывать кобальтовые бомбы и постоянно отравлять территории. Генералы все еще помнили, что нейтральная территория, неважно насколько опустошенная, все же является нейтральной.
Но все это не относилось к биологической войне. Ее можно было контролировать: болезни, с которыми не умели справляться, никогда не использовались против врага. Конечно, могли быть некоторые промахи, но расплата…
Промахи случались. Но в основном биологическая война себя оправдывала. Сильнейшие лихорадки захлестывали Землю, словно волны, одна за другой. В уцелевших после бомбежки городах тишину нарушали только громыхание грузовиков, везущих груды вздувшихся трупов к братским могилам, и единичные выстрелы; но вскоре прекратились и они, а грузовики стояли рядами, ржавея.
Но человеческие существа не были единственными жертвами. Выпущенные болезни поражали животных и растения. Пшеничная ржавчина, рисовая плесень, кукурузные болезни, свиная холера, птичьи воспаления выбрасывались в воздух из секретных лабораторий или распылялись на большой высоте в реактивном потоке с помощью эскадрильи ракет. Желатиновые капсулы, начиненные жаберной гнилью, дождем падали на обширные рыбные угодья Ньюфаундленда, Орегона, Японии, Швеции и Португалии. Сотни видов животных были отобраны в качестве вторичных носителей человеческих болезней, их заразили и выпустили для переноса инфекции своим собратьям.
Выяснилось, что небольшие количества антибиотиков тетрациклиновой серии, долгое время использовавшиеся в качестве пищевых добавок для быстрого наращивания массы скота, также могли служить для выращивания самых больших москитов из всех когда-либо виденных, способных преодолевать большие расстояния против ветра и переносить необычайно интересный новый вид малярии и желтой лихорадки…
К тому времени, когда война окончилась, все оставшиеся в живых находились на милю под землей.
Навсегда.
— Я все еще не в состоянии понять, почему, — произнес Хэмлин, — если, как вы настаиваете, вам известны методы Преобразования солдат для жизни на поверхности, вы не можете сделать то же для гражданского населения. Или наоборот.
Заместитель министра, высокий худощавый человек с лысиной на макушке и выпуклым лбом, разговаривал со странным неопределенным акцентом опытного дипломата, хотя дипломатическая служба прекратила свое существование с полвека тому назад. |