Григорьев застал жену на кухне – обед готовит.

– Проходи, Ваня, садись, отдыхай. – Вера Петровна сразу заметила его непривычно озабоченный, сумрачный вид. – Поскучай тут со мной, пока у плиты вожусь. Петенька только уснул – спешу пока все приготовить. Сейчас за ним глаз да глаз нужен. – Взгляд ее не отрывался от плиты. – Не углядишь – и внук у нас рябой станет.

Чувствуя, что Иван Кузьмич сидит сам не свой и тупо глядит в одну точку, словно не слыша, о чем идет речь, она повернулась к нему.

– Ну вот что. Выкладывай все свои неприятности, пока Света не прибежала. Тогда уж некогда будет поговорить.

Григорьев тряхнул головой, будто отгоняя навязчивые тяжелые мысли, и заговорил каким-то чужим, надтреснутым голосом:

– Плохи мои дела, Вера. Не представляешь даже, как мне худо! – И умолк: как ей объяснить?

– Да ты что? Не заболел ли? – испугалась она, недоверчиво глядя на него: невероятно – Иван Кузьмич всегда отличался железным здоровьем.

– Думаешь, меня рак или инфаркт прихватил? – криво усмехнулся Григорьев. – Ошибаешься! С болезнями иногда можно справиться, хоть несколько лет пожить. А тут… близкий конец просматривается.

Вера Петровна поняла наконец, что дело нешуточное. Уменьшила огонь на плите, сняла фартук и уселась за стол напротив мужа.

– Хватит говорить загадками! Объясни, что произошло! Сняли? Понизили? В этом, что ли, трагедия?

Иван Кузьмич посмотрел на нее как-то неузнаваемо – растерянно и жалко. Он потерял вдруг всю свою самоуверенность; сказал просто:

– Меня, наверно, убьют, Вера. И очень скоро.

Это прозвучало так дико, что она усомнилась, в своем ли он уме, но вопрос застрял у нее в горле. Григорьев вдруг вытаращил глаза и, задыхаясь, схватился за грудь.

– Скорее… дай мне что-нибудь!.. Сердце… Валидол, что ли… – прохрипел он, сползая на пол.

Впервые у Ивана Кузьмича произошел сердечный приступ. В тот раз она так и не узнала, о чем он собирался рассказать.

В клинической больнице Григорьев пробыл больше месяца. Обнаружили у него микроинфаркт, самочувствие быстро пришло в норму, но ему предписали лечение в стационаре.

Все это время Вера Петровна и Светлана по очереди регулярно его навещали. Условия в Кремлевке идеальные, но, невзирая на это, они всегда что-нибудь ему приносили – фрукты, напитки, коробку конфет.

Здоровье его улучшалось, но не настроение. Занимаясь делами, можно еще отвлечься от мрачных мыслей, но здесь, в больнице, когда целыми днями предоставлен самому себе, они просто одолевают. Предчувствуя приближение беды, Иван Кузьмич сделался нервным, капризным и раздражительным.

В этих условиях он не возобновлял прерванного разговора с женой – не время здесь и не место. Лишь когда врачи разрешили ему подолгу гулять по территории, открыл он ей свою тайну. В тот день они сидели на лавочке в укромном уголке парка, тепло укутавшись, – погода стояла прохладная, был конец мая. Первой заговорила Вера Петровна:

– Очень ты нервным стал, Ваня. Врачи говорят – здоровье твое в норме, но я этого не чувствую. Что же с тобой все-таки происходит? Неужели есть доля правды в том, что ты мне тогда сказал? – Она строго глядела ему прямо в глаза, словно требуя прямого, честного ответа.

Иван Кузьмич помялся – никак не мог решиться, – не потом, посмотрев на жену теплым, как когда-то, взглядом, молвил тихо:

– Тебе наши дела трудно понять, да и незачем знать все детали. Попробую донести главное. – Поглубже вздохнул и начал монотонно объяснять:

– В моих руках – финансы партии, в том числе секретные вклады в зарубежных банках.