Последнюю фразу он почти прокричал. Дебора засмеялась.

– Никогда не знаю, то ли прийти в ужас, то ли умилиться на своего отца, – прошептала она. – Как он вообще может догадываться, что у нас все время на уме?

– Он видит, как я на тебя смотрю, а этого достаточно. Поверь мне, твой отец прекрасно знает, что у меня на уме.

Сент-Джеймс послушно вернулся в лабораторию и склонился над своим отчетом, когда в сопровождении Джереми Винни в дверях появился Коттер.

– Вот мы и пришли, – весело сказал Коттер. – Не слишком высоко и подниматься, не так ли? – Он опасливо осмотрелся по сторонам, словно хотел убедиться, что не застал свою дочь и ее мужа врасплох.

Винни ничем не выказал своего удивления столь громогласным возвещением о его прибытии. Он молча подошел к Сент-Джеймсу, держа в руке конверт из плотной коричневой бумаги. Его оплывшее лицо было очень усталым, а на подбородке темнела узенькая полоска щетины, которую он пропустил во время бритья. Он даже не удосужился снять пальто.

– Думаю, у меня есть то, что вам нужно, – сказал он, а Каттер за его спиной, в ответ на проказливую улыбку дочери, успел послать ей, прежде чем уйти, полный любви укоризненный взгляд. – Возможно, немного больше. Малый, в шестьдесят третьем освещавший следствие по делу Джеффри Ринтула, сейчас один из наших старших редакторов; сегодня утром покопались в его досье и нашли три фотографии и подборку старых записей. Их сложновато будет разобрать, поскольку сделаны они карандашом, но попробуем что-нибудь из них выжать. – Он бросил на Сент-Джеймса пронизывающий взгляд. – Джой убил Стинхерст? Вы к этому ведете?

Вопрос был вполне логичным, учитывая все, что случилось раньше, и вполне резонным для журналиста. Но Сент-Джеймс понимал подтекст вопроса. В драме, разыгравшейся в Уэстербрэ, Винни играл тройную роль – газетчика, друга покойной и – подозреваемого. Ему было важно направить подозрения полиции на кого-то другого. И если он, Винни, сумеет убедительно изобразить готового к сотрудничеству журналиста, кто сможет лучше, чем сам Сент-Джеймс, который к тому же и друг Лини и, проследить, чтобы это было сделано?

– Просто в смерти Джеффри Ринтула есть небольшие странности, которые нас заинтриговали, – осторожно ответил он.

Если журналист и был разочарован неопределенностью ответа, то постарался этого не показать.

– Да. Понятно. – Он скинул пальто, после чего и был представлен жене Сент-Джеймса. Положив конверт на стол, он извлек из него пачку бумаг и три по трепанные фотографии. Когда он снова заговорил, его тон был уже сугубо деловитым. – Записи дознания довольно полные. Наш человек рассчитывал сделать эффектный материал, учитывая геройское прошлое Джеффри Ринтула, поэтому был внимателен к подробностям. Думаю, вы можете положиться на его точность.

Записи были сделаны на желтой бумаге, что нисколько не облегчало чтение выцветших карандашных строк.

– Здесь говорится что-то о ссоре, – заметил Сент-Джеймс, просмотрев их.

Винни пододвинул лабораторный табурет к столу.

– Показания членов семьи на дознании абсолютно понятны. Старый лорд Стинхерст – Фрэнсис Ринтул, отец нынешнего графа, – сказал, что до отъезда Джеффри, прямо перед Новым годом, произошла серьезная ссора.

– Ссора? Из-за чего? – Сент-Джеймс вычитывал подробности, пока Винни выкладывал их.

– Очевидно, полупьяная размолвка, слово за слово, начали копаться в семейной истории.

Это было очень близко к тому, что сообщил Линли нынешний граф.