Барбара отказывалась сдаваться.

– Между прочим, Франческа сама могла убить Джой, сэр. Она была в ее комнате. Она это признает. Или могла дать ключ своему брату, чтобы избавить себя от грязной работы.

– А вы упорно хотите приплести лорда Стинхерста, ведь так?

– Нет, не так.

– Ладно, извольте, продолжим обсуждать Стихерста… Что вы скажете насчет Гоувана? Зачем Стихерсту было его убивать?

– Я не настаиваю, что это был Стинхерст, сэр, – сказала Барбара, пытаясь преодолеть свой вспыльчивый нрав и жуткое желание немедленно назвать мотив Стинхерста, раньше того момента, когда Линли будет просто вынужден принять его. – Раз уж на то пошло, это могла сделать Айрин Синклер. Или Сайдем, или Эллакорт, поскольку они полночи провели порознь. Или Джереми Винни. До этого Джой была в его комнате. Об этом нам сказала Элизабет. Суда по тому, что нам известно, он имел виды на Джой и получил решительный отказ. Он мог пойти в ее комнату и убить ее – в приступе гнева.

– И как же он закрыл дверь, когда уходил?

– Не знаю. Возможно, он вылез через окно.

– В метель, Хейверс? Вы притягиваете факты даже больше, чем я. – Линли положил ее записи на стол, снял очки и потер глаза.

– Я вижу, что у Дэвис-Джонса доступ был, инспектор. И что у него была возможность. Но пьеса Джой Синклер давала ему шанс заново начать карьеру, верно? И он не мог точно знать, что постановка не состоится – только потому, что Стинхерст отказал ей в своей поддержке. Ее мог с таким же успехом профинансировать кто-то другой. Поэтому мне кажется, что он – единственный человек из присутствующих здесь, у кого был весомый мотив оставить эту женщину в живых.

– Нет, – вдруг подал голос Сент-Джеймс. – Есть еще один, не так ли, если говорить о шансах в карьере? Ее сестра Айрин.

– А я уже заждалась, думаю, когда же вы наконец доберетесь до меня.

Айрин Синклер отступила от двери и, подойдя к кровати, села, устало ссутулившись. Час был поздний, и она успела переодеться в ночную одежду, очень уж, как и она сама, строгую. Шлепанцы без каблука, темно-синий фланелевый халат, в вырезе которого вздымался и опадал от ее размеренного дыхания высокий ворот белой ночной рубашки. Однако было в ее одежде нечто до странности безликое. Да, она была добротной, но до крайности уныло-приличной. Словно бы для того, чтобы саму жизнь держать в загоне. Линли попытался представить, как она разгуливает по дому в старых джинсах и драной трикотажной футболке.

Нет, такое почти невероятно.

Ее сходство с сестрой было поразительным. Несмотря на то что Линли видел Джой только на посмертных фотографиях, он сразу узнал в Айрин те же черты, черты, на которые не влияла разница в пять или шесть лет: чуть выступающие скулы, широкий лоб, слегка упрямый подбородок. Он предположил, что ей немного за сорок, великолепная фигура, предел мечтаний любой женщины и объект вожделения большинства мужчин. Лицо Медеи[27], черные волосы, в которых начала пробиваться седина, красиво струились, откинутые назад на левую сторону. Любая другая женщина, хоть немного не уверенная в себе, давным-давно покрасила бы их. Интересно, она никогда об этом не подумывала? Линли молча ее рассматривал, решительно не понимая, зачем Роберту Гэбриэлу понадобилось ходить на сторону…

– Вероятно, вам уже доложили, инспектор, что у моей сестры и моего мужа в прошлом году был роман, – начала она очень спокойным, ровным тоном. – В этом нет особого секрета. Поэтому я не оплакиваю ее смерть, как следовало бы и как, в конце концов, видимо, будет. Видите ли… когда вашу жизнь разбили два родных и любимых человека, трудно простить и забыть. Понимаете, Роберт был не нужен Джой.