Что ж, ты заказывал серьги — будут! Должна же я показать, что мне не безразлично твое мнение.
На метро я доехала до конечной остановки «Порт-де-Клиньянкур». Утверждают, что блошиный рынок Сент-Уэн — крупнейший в мире и обойти за один день все его крошечные лавочки и переполненные барахлом магазинчики невозможно. Когда я была маленькой, мы частенько наведывались сюда с бабушкой, и она казалась мне королевой, обходящей свои сказочные владения. Ее квартирка, в которой я живу теперь, была тогда вся забита такими же, как и представленные здесь, старинными вещицами, она постоянно что-то продавала и покупала у знакомых антикваров на этих маленьких улочках за чертой города.
Но сейчас я вдруг поймала себя на мысли, что все здесь какое-то слишком мелкое, пыльное, обшарпанное. Сколько же я не была в Сент-Уэн? Бабушки нет уже лет двенадцать, в последние годы она вообще не покидала своего жилища…
В первой же лавочке я расчихалась от пыли и уже ругала себя за глупую прихоть. Впрочем, я была настолько уверена, что непременно куплю «заказанные» серьги, что даже расстроилась, не обнаружив их в этом заведении.
Наверное, зря я это затеяла, засомневалась я, выйдя из полумрака антикварной лавки. Я стояла на улочке знаменитого Сент-Уэна, состоящего сплошь из таких же улочек с бесчисленными магазинчиками и лавчонками. Странно, но сейчас я совершенно отчетливо не любила ничего старого, оно не рождало во мне, как лет пятнадцать-двадцать назад, никаких романтических фантазий. Признаюсь, от одного вида «сокровищ», выставленных в витринах, я чувствовала невероятную брезгливость и ненависть к этим предметам, посмевшим пережить своих хозяев!
Я побрела по улочке, тоскливо поглядывая по сторонам и не решаясь зайти ни в одну лавку. Мебель, безделушки, подсвечники, ковры, одежда, чучела, маски, часы, вазы, лампы… Фу, как это можно брать в руки, тащить в свой дом надменных бездушных свидетелей чужих жизней, которые с тем же безразличием будут наблюдать за вами, а потом перейдут еще кому-нибудь и точно так же снисходительно переживут и его…
Странно, но картины не вызывали у меня неприязни. Они жили собственной жизнью и добродушно разрешали присоединиться. Так и полотна Арнульфа с непроизносимой фамилией никогда не утратят живую душу, а моя одежда, «модная одежда для настоящих женщин», непременно превратится в омерзительные обноски!
В очередной витрине на побитой молью бархатной подушечке покоились «крупные серебряные с бирюзой серьги, но не цельные, а из подвижных фрагментов и цепочек».
Я растерялась. Это они! Точно, сомневаться не приходится! Но как я надену на себя чьи-то чужие серьги? Вдруг их бывшая хозяйка была несчастлива? Или, наоборот, они принадлежали отвратительной жестокой бабе?
Глава 18, в которой Арнульф спустился на шестой этаж
Арнульф спустился на шестой этаж и позвонил в дверь Ирен. Под мышкой он держал коробку пастели. Как же неудобно получилось с Мартой! — переживал он. Она придумала, как пооригинальнее познакомиться с Ирен, дала вино, персики и скатерть, сочувствует, интересуется моей живописью, а я обидел ее отказом послушать то, что она написала. Но она все равно щедро одолжила мне пастель…
За дверью не было ни звука. Арнульф позвонил еще раз. Ну же, милая, открывай, это я! — мысленно крикнул он. Пожалуйста, я соскучился! Не думай, я никуда не сбежал, просто ходил за пастелью… Я же должен нарисовать тебя так, как ты этого достойна!
Он снова нажал на кнопочку звонка. Длинная трель за дверью. И все. Ни шагов, ни скрипа половиц. Вдруг солидно залаяла собака. Арнульф даже вздрогнул, у Ирен ведь не было никакой собаки! Конечно, это не у нее, это из соседней квартиры…
— Марта, Ирен не открывает.
— Это она из женской солидарности. |