Записка генерала Батюшина, доставленная сегодня в полдень, окончательно выбила её из колеи, но внесла долгожданную светлую ясность в тягучую неопределенность, тянущуюся больше месяца. Распутин жив, здоров и доставлен бравым генералом в Царское село, в скромный домик Вырубовой на углу Церковной и Средней. Его можно увидеть хоть сейчас! Какое счастье! Какая удача! Но как медленно тянется время…

* * *

Домик Анны Вырубовой, ставший своеобразной «папертью власти», как писал управляющий министерством внутренних дел Протопопов, располагался в Царском селе на перекрёстке двух улиц очень удобно, недалеко от госпиталя и от дворца. Попасть в него можно было сразу с двух сторон, незаметно прошмыгнув мимо кустов сирени, превратившихся этой зимой в огромные сугробы с рост человека. Самое ценное, что было в таких визитах – отсутствие утомительных дворцовых политесов и придворного батальона, поэтому многие сановники злоупотребляли гостеприимством бывшей фрейлины в надежде разнюхать что нибудь полезное или постараться пропихнуть ценную идею собственного приготовления. Александра Федоровна с внезапно прихворавшей Ольгой и лейб медиком Боткиным затемно добрались до домика Вырубовой. Евгений Сергеевич на дух не переносил Распутина, но не мог допустить, чтобы государыня осталась без какого либо сопровождения, отказавшись от положенного конвоя.

Дверь в прихожую была не заперта. Неотлучно присутствующего при Вырубовой привратника тоже не оказалось на месте, в сенях темно. Только из гостиной пробивался свет и слышались приглушенные голоса. Боткин, отстранив государыню, сделал шаг вперед, толкнув дверь, и августейшим персонам открылась панорама гостиной с Распутиным центре и сидящими перед ним Вырубовой и Батюшиным. Григорий стоял спиной к входной двери, не сразу заметив вошедших, а императрица обратила внимание на бледные и немного испуганные лица генерала и фрейлины. Эмоции не отменяли этикет придворных, проворно вскочивших и церемонно поклонившихся. Распутин посмотрел через плечо, произнёс абсолютно не характерное для него «Отставить!», резко развернулся всем корпусом и лишь кивком обозначил приветствие, не поклонившись в пояс, как делал это обычно, а остался стоять с прямой спиной.

«Да он никак волосы прибрал…» – отметила про себя Александра Федоровна, обратив внимание на аккуратную прическу, отличавшуюся от привычной.

– Друг мой! – прочувственно произнесла она, протягивая к Григорию руки, – вы живы! Какое счастье!

– Государыня… – Григорий сделал шаг вперед, подхватил кисть императрицы и церемонно прикоснулся губами к перчатке.

Александра Фёдоровна оторопела. Перед ней стоял тот же Распутин, знакомый много лет, но… абсолютно другой. Тяжелая, умасленная, всегда блестевшая и источавшая неприятный запах шевелюра, которую он не считал нужным промывать, в этот раз была приведена в порядок, лишена всяких признаков перхоти, уложена и «oh my God!» пахла каким то парфюмом. Длинная чёрная борода, представлявшая собой пугающий хаос, сегодня была пострижена, расчесана. Границы растительности на лице, чётко очерченные бритвой, элегантно разделяли заросший подбородок и выбритые щёки без единой ворсиночки. Традиционно грязные руки с ногтями, «украшенными» чёрной каймой, выглядели непривычно опрятно. Более всего поражало то, чего не было – отсутствовал стойкий шлейф зловония, везде сопровождавший «святого старца». Александра Фёдоровна шумно втянула носом воздух, пытаясь поймать привычные запахи. Распутин, смущенно улыбнувшись, воспринял это по своему.

– Да, простите, – пробормотал он, – запах чуть резковат. Не удержался, увидев рекламу «Тройного одеколона»…

– Что, простите? – пролепетала Александра Федоровна, окончательно выбитая из колеи последней фразой, и беспомощно взглянула на Вырубову, пребывающую, как и Государыня, в крайней степени смущения.