– Да, – удивился командарм, – мы с майором Торнхиллом ещё осенью посетили несколько полков…

– Вспомните, какие, – попросил Вандам, – и постарайтесь не задействовать их в первом эшелоне, да и во втором тоже…

– Особенно это касается 17го Сибирского стрелкового полка, наиболее других распропагандированного и склонного к бунту, – добавил «коллежский асессор». Подытожу. Из восьмидесяти двух имеющихся у вас батальонов боеспособны только сорок восемь. Других не будет… И это тоже надо принимать во внимание.

– Простите, господа, но это какая то нелепая мистификация! – возмутился командарм, – с чего это генерал Рузский, с которым я уже пуд соли съел, откажет мне в резервах? Почему взбунтуются солдаты? Вам не кажется, что для рассмотрения подобных предположений требуется хоть какое то обоснование?

– Не горячитесь, Радко Дмитриевич, – поднялся со своего места Непенин, – я хотел бы прояснить кое что насчёт некоторых способностей Георгия Ефимовича. Намедни он предупредил меня, что линкор «Насау» сел на мель в устье Эльбы . Я распорядился о проверке этого факта посредством нашей агентуры, и вот отчёт, полученный мной сегодня утром. Извольте ознакомиться!

– Ну да. И что в нём такого? – пожал плечами командарм, пробежав глазами по тексту, – информация подтверждена. Это означает, что Георгий Ефимович имеет свежие оперативные разведданные…

– Вы, наверно, волнуетесь, поэтому невнимательно прочли, – мягко возразил Непенин, – агент сообщает, что «Насау» сел на мель у него на глазах, хотя шифровку об этом от нас получил накануне и прибыл на место для проверки указанных сведений!

Генерал от недоумения снова превратился в мраморное изваяние.

– 17 декабря в Ставке действительно обсуждалось оперативно стратегическое планирование предстоящих действий на фронтах, – тихо добавил «коллежский асессор», – и генерал Рузский отстаивал идею нанесения главного удара на Северном фронте с Рижского плацдарма, но только весной… Он заявил, что армии Северного фронта не смогут наступать вплоть до апреля, в связи с климатическими условиями… Насчёт вашей инициативы о наступлении, Рузский на Совещании в Ставке заявил, что в направлении на Митаву можно попытаться провести частную операцию, но она не обещает успеха. Поэтому генерал Гурко дал свое разрешение на проведение «рекогносцировки боем» лишь «в смысле боевой практики для войск».  Ни о каком выделении для вас резервов фронта даже речи не шло… Предполагаю, что не будет проблемой ознакомиться с ходом прошедшего совещания и принятыми резолюциями…

Командарм 12 тяжело опустился на стул и безвольно бросил руки на штабную карту. Лоб его прорезала глубокая морщина, шея погрузилась в плечи так, что стоячий воротник мундира врезался в подбородок. Губы беззвучно шевелились, а в чёрных южных глазах застыли холодные капли росы.

– Не расслышал. Что вы сказали? – перегнулся через стол Вандам.

– Это был мой последний шанс… – прошептал генерал. – Я чувствую, что больше мне его никто не даст… Обидно…

– Простите, Радко Дмитриевич, – Непенин взял инициативу на себя, – но мы приехали не для того, чтобы принести дурную весть или соболезновать. Я тоже, как и вы, заложник обстоятельств непреодолимой силы и в какой то мере – приговоренный…

– Все мы тут такие, – кивнул Вандам…

– Терять мне нечего, Вам – тоже, – продолжил адмирал, – поэтому предлагаю объединить усилия и попробовать обмануть судьбу злодейку!

– Пока в штабах рисуют карты и пишут планы, мы вручную меняем ландшафт местности, – тихо произнёс «коллежский асессор».