– А теперь, господа военнослужащие, – строго посмотрел Распутин на остальных раненых, закрепляя свечку на штативе перед корнетом, – сидите тихо, как мыши. Стонать можно. Что вы хотите сказать, корнет?

– Доктор, – Балахович шептал с усилием. Губы его посинели, а глаза налились кровью. – Я хочу знать… Я умру?

– А вы собрались жить вечно?

– Не юродствуйте…

– Даже не пытался. Предполагаю, что в этот прекрасный зимний день у высших сил нет планов вашего переселения в мир иной. А вот в 1940 м году вам надо поберечься немецкого патруля. Встречу с ним вы не переживёте…

– Успокаиваете? Понятно… Не стоит… Должен признаться… Просто не хочу уносить с собой… Это я…, – Балахович тяжело и шумно вдохнул.

– Что «вы», корнет?

– Это я стрелял в вас, когда вы уезжали к немецким мортирам…

Брови Распутина вздрогнули, руки на секунду замерли, но тут же снова забегали по инструментам.

– По другому вопрос не решался? – спросил он вполголоса.

– Нет, – закрыв глаза, просипел Балахович. – Дуэль между нами невозможна, я – потомственный шляхтич, а вы… Я вас узнал, доктор… Поэтому, не надо меня спасать…

Распутин снова замер на несколько секунд, задумался, покачал головой и начал поправлять лампу…

– С какого расстояния били?

– Примерно 400 шагов…

– Плохо… Поправитесь – позанимаюсь с вами, будете с пятисот попадать 10 из 10…

Балахович округлил глаза, сделал брови домиком, хотел что то сказать, но Распутин решительно пресёк эту попытку, положив палец в хирургической перчатке к губам.

– Всё, корнет, мы исчерпали запас времени на светские беседы. Будем оба исполнять свой долг так, как мы его понимаем. Я буду вас вытаскивать с того света, а вы, когда оклемаетесь, всегда сможете застрелиться. Хотя, не советую… Смотрите на пламя свечи, на самый кончик, и ни на что другое не отвлекайтесь. Смотрите и просто слушайте мой голос. Перед вашим взором появятся зрительные образы. Это может быть свет, пробивающийся сквозь тучи, или темнота, бархатная, дарящая покой и расслабление, отдых вашим глазам, телу, или картинки из прошлого, воспоминания из детства, или калейдоскоп картин вчерашнего дня… Находясь в роли зрителя в зале, отстраненно наблюдающего за причудливым ходом визуальных картин, вы почувствуете себя спокойно, погружаясь еще глубже в приятное состояние расслабленности, комфорта, доверяя своему подсознанию проделать необходимую работу… Вы можете меня и не слушать, это не важно. Главное – уходя в состояние транса, наблюдайте за ощущениями во всем теле… Я не знаю, какими они будут – тепло, тяжесть или, наоборот, легкость, когда руки становятся невесомыми, все легче и легче…

На удивление быстро погрузив впечатлительного и пылкого, гипнабельного корнета в состояние транса, Распутин не спеша приступил к основной деятельности. Убедился болевой невосприимчивости раненого. Установил дренаж Бюлау для отвода воздуха из грудной клетки, обработал и санировал рану. Закончив, он хотел возвращать офицера из мира грёз, но остановился, вспомнив, как Марко работал с Душенкой, снимая её фобии и ставя блоки на болезненные воспоминания. Нагнулся к Балаховичу и тихо, внятно произнёс:

– Станислав Никодимыч, вы умный человек и бесстрашный боевой офицер. Вы с детства представляете себя рыцарем на белом коне, поражающим дракона копьём, как это делал Георгий Победоносец. Вы хотите, чтобы именно таким вас видели окружающие. Так вот, Станислав Никодимыч, рыцарь не имеет права быть жестоким, ибо сам рискует превратиться в дракона. Рыцарь не может быть судьёй и палачом.