|
Он не рассказывал, как разрешилась эта ситуация, но в результате, по-видимому, ее состояние перешло к нему. При этом Огастес горько жаловался, что, не будучи законным наследником, вынужден платить налог в десять процентов со всего унаследованного имущества. Он никогда не распространялся о своих доходах, и поэтому их величина мне неизвестна. Ему хватало средств, чтобы обставить Холмхерст с большим вкусом, постоянно принимать гостей и путешествовать, когда заблагорассудится. Он мог даже позволить себе время от времени терять несколько сотен фунтов на рискованных операциях. Огастес считал себя не профессиональным литератором, а скорее джентльменом, который из чисто альтруистических соображений пишет книги, призванные помочь путешественникам с пользой насладиться красотой природы и искусства. Поскольку он издавал их за собственный счет, они, вероятно, приносили ему значительные суммы.
После смерти Мэрайи Хейр жизнь Огастеса шла по одному и тому же распорядку. Он много путешествовал за границей, главным образом для работы над путеводителями, а затем, вернувшись в Англию, жил в Холмхерсте, где принимал гостей и сам гостил в загородных усадьбах своих знакомых. Приезжая в Лондон, он снимал номер на Джермин-стрит и ходил завтракать в «Атенеум», где всегда занимал один и тот же столик. Утро проходило за работой в библиотеке, потом, во второй половине дня, его ждали визиты, чаепития и банкеты, на которых он присутствовал по обязанности, а по вечерам — ужин в ресторанах. В его дневнике того времени есть горестная запись: «15 мая. Делал зарисовки „в грязно-живописной“ больнице Святого Варфоломея. Сегодня, в первый раз в этом году, не получил приглашения на ужин. Ужасно скучаю». Огастес так и не женился. В его биографии есть таинственная запись, подразумевающая, что у него однажды было такое желание: «В этом году [1864] мне страстно хотелось совершить нечто, что лишило бы меня возможности посвящать все время и внимание моей матери. Поэтому я задушил это желание и надежды, которые с ним связывал». Если я не ошибся в своих предположениях, то объектом его привязанности наверняка стала женщина из хорошей семьи, располагающая определенными средствами. Но, разумеется, Огастес финансово зависел от Мэрайи Хейр, и хотя у меня нет оснований подозревать, что он умалчивает о настоящих причинах, женитьба против воли приемной матери вполне могла стоить ему наследства. В их семье такое случалось. Однако, мне кажется, бурные страсти вообще были не свойственны его натуре. Однажды Огастес сказал мне, что до тридцати пяти лет не имел половых сношений с женщинами. Он отмечал дни, когда таковые случались, крестиками в своем дневнике. Получалось примерно раз в три месяца. А поскольку большинство мужчин склонны прихвастнуть на сей счет, я полагаю, он несколько преувеличил интенсивность своей половой жизни. Когда Мэрайя Хейр была уже смертельно больна, Огастес сказал ей, что хотел бы написать о ней книгу под названием «Воспоминания тихой жизни». Когда он в первый раз поделился с нею своими замыслами, Мэрайя только посмеялась, но, подумав, заявила, что не станет возражать, если он считает, рассказ о ее скромной особе и о том, как Бог направлял ее на жизненном пути, будет полезен другим. Она отдала ему письма и дневники, которые могли ему пригодиться в работе, и распорядилась относительно остального. Огастес приступил к делу и даже успел прочесть ей несколько первых глав. После ее смерти он почти всю зиму не выходил из дома, пока наконец не поставил последнюю точку. Родственники, особенно семейство Стэнли, ужасно рассердились, когда узнали о его планах, и даже угрожали привлечь Огастеса к суду, если он обнародует письма миссис Стэнли, сестры Мэрайи. Артур Стэнли, который в то время был настоятелем Вестминстерского собора, дошел до того, что попросил Джона Мюррея уговорить издателей отказаться от публикации. Книга вышла из печати, и через три дня после ее появления потребовалось второе издание. |
