|
Хорса не знал, что с ними делать. Пытались присоединить детей к молодым охотникам, включить их в племя, но они не хотели поступаться независимостью, гордились ею. Мальчики даже выбрали своего вожака, не самого старшего, но самого сильного и смелого. Иногда они обращались к женщинам за помощью в лечении ран, но женщины боялись этих необузданных дикарей, которых и мальчиками-то назвать язык не поворачивался. Встречаясь с ребятами в лесу на охоте, молодые охотники держались настороженно, как с врагами. Иной раз даже приходилось проучить наглецов, доходило до стычек с недоростками, уступавшими в силе и умении, но превосходившими взрослых дерзостью, наглостью и отсутствием осторожности.
Что было Хорсе делать с этими юнцами, которые в ответ на вопрос, не хотят ли они вернуться к женщинам, только смеялись или кричали: «Нет-нет! Ни за что! Никогда!» Друг Хорсы, сопровождавший его в этом странствии, неотрывно находился рядом с ним на удобном пляже; они постоянно спорили, обсуждали, что делать, как лучше поступить. Время позволяло спорить, не торопясь. Они хотели определить, представляет ли их земля собой остров, хотя понятие «остров» в их представлении отличалось от привычного для нас, римлян. Они представляли себе, что однажды заплывут столь далеко, что увидят вдруг перед собой женский берег с утесами, каменистыми пляжами, пещерами и Расщелинами. То есть в их представлении рисовался замкнутый маршрут, конец которого совпадал с началом. «Остров» — термин, примененный более поздними деревенскими хронистами. Путь «флота», пролегавший по кромкам пляжей, казался бесконечным. И если они представляли себе цель, то путь к ней, да и само его существование, были скрыты от них мраком неизвестности. Откуда они знали, имелся ли вообще конец у этого пути? Как могли оценить размеры огибаемой суши? Их воодушевление затмило возможность возникновения таких мыслей, каких-либо сомнений. Хорса и его товарищи по путешествию, в подавляющем числе молодые люди, охотники и следопыты, вечерами сидели у костров, разговаривали, пытались добиться толку с недоростками, слушали, как шумит море в своем постоянном непостоянстве, вглядывались в темнеющий горизонт… возможно, тогда и зародилась впервые идея существования залива очень большой величины, идея как бы опорная. Появилось ли тогда же слово для обозначения понятия «залив»? Мужчины вполне могли отважиться на еще одну небольшую морскую вылазку, чтобы определиться, что мешало. Восстановить лодки — пустяк. Лодки, плоты… И вот два-три человека с Хорсой во главе, когда не было рядом надоедливых мальцов, снова отвалили от берега. Была ли у Хорсы мысль бросить их насовсем, отделаться от этой обузы? Но это означало бы бросить также девиц с их дурацким потомством. В ушах вождя экспедиции грянул гром голоса Мароны: «Тебе плевать на нас, Хорса!!!» И сейчас он лучше услышал эти слова, чем тогда. Хорса знал, как знали все, кого это интересовало, что для того, чтобы женщины рожали детей, необходимы мужчины. «Тебе плевать?…» А ведь женщины-то вон где, в месяцах пути. Конечно же, опять Хорса использовал для измерения расстояния временной эквивалент. Они уже, наверное, одурели, ожидая мужчин. Все, и мужчины и женщины, знали интервал между излиянием из трубки в дырку и появлением из этой дырки ребенка, хотя нельзя сказать, что тогдашние люди были сильны в таких понятиях, как интервал. Время шло, а в мозгу у Хорсы гудело: «Тебе плевать на нас?» Заботился ли Хорса о продолжении рода таким же образом, как мы сейчас? Беременная рабыня, к примеру, стоит у нас больше, чем увядшая старуха или плоскоживотая. Заботился ли он об охране малолетних сорванцов? Возвращаемся к вопросу, на который нам не найти ответа: думал ли он о народе? Когда Марона упрекнула его: «Тебе на нас плевать!», имела ли она в виду всех, мужчин и женщин, мальчиков и девочек? На кого — «на нас»? Хорсы не было день, два, три… Он высаживался на берег, когда поднималась волна, бесконечный берег открывался перед ним. |
