Правда, которую до той поры замалчивали газеты, заключалась в том, что корабль накренился от ветра; груз, плохо укрепленный на палубе, свалился в море, а вместе с ним в воде оказались и восемь моряков. Таким образом, вскрывалось три грубейших нарушения: во-первых, перевозить грузы на борту эсминца не разрешалось, во-вторых, корабль лишился маневренности и не смог подобрать выброшенных за борт людей именно из-за перегрузки, и, наконец, груз был контрабандным – перевозились холодильники, телевизоры и стиральные машины. Совершенно ясно, что рассказ неожиданно для нас самих оказался своеобразным эсминцем с плохо укрепленным политическим и моральным грузом на борту.
История была опубликована с продолжением в четырнадцати номерах газеты. Вначале даже само правительство приветствовало литературный дебют своего героя. Потом же, когда выплыла на свет правда, попытаться помешать нам печатать продолжение значило бы сесть в лужу, ведь тираж газеты возрос почти вдвое и напротив нашего здания постоянно собиралась толпа читателей, желавших иметь всю историю целиком и скупавших старые номера. Тогда, по традиции, принятой у колумбийских правителей, диктатура решила завуалировать правду разглагольствованиями: опубликовала коммюнике, в котором перевозка контрабандных товаров на борту эсминца категорически отрицалась.
Ища доказательства своей правоты, мы попросили у Луиса Алехандро список его товарищей, имевших фотоаппараты. Многие моряки разъехались по стране, проводя отпуск в разных местах, но все же нам удалось разыскать их и купить у них фотографии, сделанные во время плавания. Через неделю после завершения публикации в газете повесть целиком вышла в специальном приложении, иллюстрированном фотографиями, которые мы выторговали у моряков. На заднем плане групповых снимков отчетливейшим образом, вплоть до фирменных знаков, виднелись ящики с контрабандными товарами. В ответ на этот удар диктатура применила к нам драконовские меры, и в результате через несколько месяцев газета была закрыта.
Несмотря на все давление, угрозы и попытки соблазнить Луиса Алехандро Веласко крупными взятками, он не отказался ни от единого слова. Ему пришлось расстаться с профессией моряка, единственной, которой он владел, и память о нем канула в Лету повседневности.
Прошло без малого два года, и диктатура пала; судьбами Колумбии стали распоряжаться другие режимы, выглядевшие поприличнее, но примерно такие же «справедливые», а я тем временем отправился в Париж, где началась моя неприкаянная и довольно тоскливая жизнь изгнанника, очень напоминавшая плот, отданный на волю волн. И мы долгое время ничего не слыхали о потерпевшем бедствие моряке, но несколько месяцев тому назад какой-то журналист случайно обнаружил его среди клерков автобусной компании. Я видел его фотокарточку: Луис Алехандро погрузнел и постарел, хлебнул лиха, но остался той же светлой личностью, героем, отважившимся взорвать свой собственный памятник.
Я не перечитывал эту историю целых пятнадцать лет, ее вполне можно опубликовать, хотя я и не вижу в этом особого смысла. Она выходит теперь отдельной книгой, потому что когда-то я, не подумав, дал согласие на ее издание и не привык брать свои слова назад. Меня угнетает мысль, что издателей интересуют не столько достоинства самого произведения, сколько имя его автора, который, к моему прискорбию, нынче в моде. К счастью, авторами некоторых книг бывают не те, кто их пишет, а те, кто их выстрадал, и перед вами – одно из таких произведений. А посему авторские права на него принадлежат тому, кто этого достоин: моему безвестному соотечественнику, которому пришлось десять дней промучиться на плоту без воды и пищи, дабы эта книга родилась на свет.
О моих товарищах, погибших в море
Мою девушку звали Мэри Эдресс, меня познакомила с ней через два месяца после нашего прибытия в Мобил подружка другого моряка. Хотя испанский давался Мэри легко, она, по-моему, так и не уразумела, почему мои приятели называли ее Мария Дирексьон, то есть «адрес». |