Горе и сны и ночные кошмары причинили много неладов. Мирный человек я, не возвеличиваюсь пред великими и не умаляюсь пред малыми, люблю власти и молюсь за здравие царское. И уже во младенчестве обычен был читать для удовольствия в молитвеннике молитву за здравие кесаря и за здравие всех принцев и принцесс, хоть имена их труднеевыговорить, чем имена ангелов, выходящих по трубному звуку. Но со случая с приказным вошла мне сумятица в сердце. Не то чтоб, не дай Бог, спутался я с инакодумами и склонил ухо к хулящим державность, но покоя в душе моей не стало. Ходил я по улочкам Иерусалима, а видел перед собой кладбище на чужбине, могилы старые и новые, мертвых больше, чем живых в городе, и весь город полон могил, кроме могильного сторожа, а тот еще жив. Уже пережил лета отца и должен позаботиться о конце. И он горюет и заботится, когда же прибудет эта горсть праха из Страны Израиля. Если б не приказный со своими задержками, уже радовался бы тот бедняга своему праху и беды принимал любя.

3

Но у предполагательств людских нет опоры, ты предположил так, а Кто повыше тебя — расположил по-иному.

Однажды прочел я в газетах о деле почтового приказного, что растратил деньги Приказа и бежал за границу. Прочел я, но не обратил внимания. Да и мало ли дурных дел в газетах сообщается, на каждое внимание обращать, так век в мешковине сидеть и землей голову посыпать.

Когда уже отвлекся я от этого, попал мне в руки газетный выпуск, и я перечитал: «Третьего дня слушалось дело приказного Иерусалимского Почтового Приказа, кравшего содержимое посылок. Следствие и разбирательство по делу шли в отсутствие обвиняемого, бежавшего за границу. Три надежных свидетеля показали и т. д.» Тут мое сердце разъярилось. Сидит себе вдали больная старуха, и все ее упования на сына. Узрел Вездесущий ее беду и вселил в сердце сына мысль — послать ей два-три фунта. Смутилось сердце приказного, и взял себе серебро, и вот умерла та женщина с голоду. И еще — обнищавшие бедняки ждут подаяния от своих братии в иных землях. Увидел Вездесущий их беду и вселил в сердце доброхотов мысль — послать им подаяние. Пришел приказный и взял себе серебро, а они помирают с голоду. Мало того, что делу своему изменил и заморил голодом — на врагов Израиля такое, — еще и заградил милость Божью и вызвал хулу на Израиль, — мол, не оказывают милость братьям своим. Постыдное свойство — гнев, и наставляли нас нравоучители отдалиться от него, но признаюсь, что гневался я на этого приказного больше, чем на того, что побрезговал моей посылкой. И даже стал я искать достоинства последнего, мол, потому он так и придирается к посылкам, что заботится о добре Израиля, чтоб не потерялось, хоть он и не сын Израиля. И с мыслями этими пошел я на почту, сам не зная зачем; не то чтоб поглядеть на него по-доброму, а так — ну не все ли равно, можно и еще четыре пяди земли Израильской отмерить.

4

Когда вошел я в Почтовый Приказ, не нашел там ни души. Ни праздник, ни празднество, а место стоит пусто. Где все то население, что толпилось здесь, сгрудившись и толкаясь? Конечно, прослышали про это дело и остерегаются вверять свое серебро в руки почты. Но ошибался я. Дело было в том, что как бежал тот приказный, усадили вместо него проворную и дошлую девицу, и она отпускает человека в одночасье, и нет нужды стоять в очередях и пихаться. С виду уж отчаялся я в посылке праха, но в глубине души не отчаялся. Или чудес ждал, или по простодушию полагался на товарищей, что подсобят. Так ли, эдак, не выходил я из дому без посылки. И раз уж стою я на почте и посылка со мной, подумал я: рискну, а вдруг пришел желанный час и угодит моя посылка. У окошка вместо того приказного сидела одна девица и приняла меня радушно. Молода была, и миловидна была, и чистая дщерь Израиля была, а затем и сердце ее было добрым. Приветливость ее лица и ласка в голосе придали мне смелости, но затем, что дважды уже отталкивали меня отсюда, заколебался я, как пришедщий царя обмануть.