Сегодня вечером человек Джоплина сказал, что один парень, некий Грязный Рей, крутится здесь второй день и что скорее всего он интересуется нами. Он показал мне Рея. Я рискнула появиться в зале ресторана и сесть за столик поблизости от него. Что он из себя представляет, ты знаешь сам; не прошло и пяти минут, как он уже сидел за моим столиком, а через полчаса я уже знала, что он успел настучать… Он рассказал не все, однако достаточно, чтобы я вычислила остальное.

Я рассказала об этом Фэгу и Джоплину.

Фэг был за то, чтобы немедленно убить и Барка, и Рея. Я постаралась выбить эту мысль из головы: это ничего бы не дало. Рея я обвела вокруг пальца. Он готов был броситься за меня в огонь. Мне показалось, что я убедила Фэга, но… В конце концов мы решили, что Барк и я возьмем машину и уедем, а Рей разыграет перед тобой дурачка, покажет тебе какую-нибудь пару и скажет, что принял их за нас. Я пошла за плащом и перчатками, а Барк направился к машине. И Фэг его застрелил. Я не знала, что он хочет это сделать! Я не позволила бы ему! Поверь мне! Я не позволила бы причинять вред Барку!

А потом у меня уже не было выбора… Мы заставили Рея подтвердить наши алиби. Позаботились, чтобы и другие это подтвердили. А потом ты поднялся наверх — и узнал меня. Такое уж мое счастье, что это был именно ты единственный детектив в Сан-Франциско, который меня знает!

Остальное тебе известно. Грязный Рей вошел в комнату следом за тобой и выключил свет, а Джоплин придержал тебя, чтобы мы могли бежать, а потом, когда ты начал догонять, Рей пожертвовал собой, чтобы тебя задержать и дать нам скрыться, а теперь…

Ее била дрожь. Плащ, который я ей дал, соскользнул с белых плеч. Меня тоже трясло — она была так близко… Я достал из кармана смятые сигареты, закурил.

— И это все… Ты согласился выслушать, — сказала она мягко, — я хотела, чтобы ты это знал. Ты настоящий мужчина, а я…

Я откашлялся, и моя рука, державшая сигарету, внезапно перестала трястись.

— Не смеши, ладно? — сказал я. — До сих пор у тебя шло неплохо, не порть впечатление.

Она засмеялась, и в ее смехе была уверенность в себе. И немножко усталости. Она придвинула свое лицо еще ближе к моему, а ее серые глаза смотрели мягко и спокойно.

— Маленький толстый детектив, имени которого я не знаю… — Ее голос был немного утомленным, немного ироничным. — Ты думаешь, что я играю, не так ли? Что я играю, а ставка в игре — моя свобода? Может быть, и так. Я наверняка воспользуюсь случаем, если мне его предложат. Но… Мужчины считали меня прекрасной, а я играла ими. Таковы женщины. Мужчины любили меня, а я делала с ними, что хотела, считая, что они достойны только презрения. А потом появляется этакий толстяк, детектив, имени которого я не знаю, и он относится ко мне так, словно я ведьма или старая индианка. Ничего странного, что у меня возникло какое-то чувство к нему. Таковы уж женщины. Или я так безобразна, что мужчина может смотреть на меня без всякого интереса? Я безобразна?

Я покрутил головой.

— Ты в полном порядке, — сказал я, стараясь, чтобы голос мой столь же равнодушным, как и мои слова.

— Ты свинья! — Ее улыбка стала еще нежней. — И именно потому, что ты такой, я сижу здесь и раскрываю перед тобой душу. Если бы ты обнял меня, прижал к своей груди, которую я и так ощущаю, если бы сказал, что меня вовсе не ждет тюрьма, это, конечно, обрадовало бы меня. Но если бы ты приласкал меня, ты стал бы только одним из многих, которые любят меня, которых я использую и после которых приходят следующие. А поскольку ты не делаешь ничего такого, поскольку ты сидишь рядом со мной, как деревянный, я жалею тебя… Маленький толстый детектив, если бы это была игра…

Я пробормотал что-то неразборчивое и с трудом удержался, чтобы не облизать пересохшие губы.