Мюриэл лежала рядом с ним молча, не двигаясь, даже не касаясь, но фермер чувствовал рядом её тёплое тело и это казалось правильным и уместным. Счастливый, он протянул руку и положил ей на грудь:

— Мюриэл, — сказал он. — Я люблю тебя.

А потом фермер понял, что это сон, несмотря на то, что он всё ещё был в нём, потому что за все тридцать лет женитьбы он никогда не говорил ей таких слов. Не потому, что не любил её, а потому что не знал, как об этом сказать. Мечта растворилась в реальности, комната вокруг него потемнела и постарела, постель стала большой и холодной. Фермеру осталось лишь воспоминание о том кратковременном счастье; воспоминание, которое дразнило его, мучило, и заставляло реальность настоящего казаться ещё более одинокой и пустой, чем как он думал, это могло быть.

В последнее время с ним что-то происходило. Депрессия выродилась в отчаяние, и временное перемирие, которое фермер заключил со своей жизнью, почти закончилось. Его поглотила полная безнадёжность, которая постепенно наваливалась с тех пор как умерла Мюриэл, и сил бороться с ней больше не было.

Его мысли обратились к картофелине, хотя у него не было сил даже выглянуть в окно туда, где она лежала в поле. Фермер размышлял о её причудливо меняющейся форме, о белой слизистой кожуре, о равномерной пульсации и понял, что даже мысли о ней заставляют его чувствовать себя лучше.

Что же это такое?

Этим вопросом фермер задавался с тех пор, как нашёл картофелину. Он не был дураком и понимал, что это не обычный клубень. Но в то, что это чудовище, космический пришелец, или какая-нибудь другая киноглупость он тоже не верил.

Фермер не знал, что она из себя представляет, но осознавал, что с момента находки картофелина воздействует на его жизнь, и почти не сомневался, в её ответственности за эмоциональные качели на которых он пребывал последние несколько дней.

Оттолкнув одеяла в сторону, он встал, выглянул из окна в поле. Остатки плохих ощущений покинули его, он почти видел, как они, словно осязаемые, летят к картофелине и поглощаются этой склизкой белой кожурой. Картофелина не предлагала никакого тепла, но она поглощала холод. Фермер не получал от неё приятных ощущений, но, кажется, она впитывала его отрицательные эмоции, освобождая от депрессии, безнадёжности и отчаяния.

Он смотрел в окно и понял, что видит нечто движущееся, голубое в лунном свете.

Коробка всё ещё была в поле, но картофелина лежала на гравии перед домом. Открытая, без ящика, без ботвы и других помех, она была почти овальной формы, и её пульсация была более быстрой и живой.

Не зная что делать, фермер смотрел на картофелину. Отчасти, где-то на задворках мыслей, он надеялся, что картофелина умрёт и его жизнь вернётся к норме. Известность ему нравилась, но картофелина пугала его.

Нужно было убить её в первый же день.

Теперь он знал, что не сможет сделать этого, что бы ни случилось.

— Эй! — Джек Фелпс обошёл дом сзади. — Ты сегодня открываешься? Я видел несколько возможных посетителей, в ожидании разъезжающих взад-вперёд вдоль дороги.

Фермер устало кивнул:

— Открываюсь.

Джек и его жена пригласили его на ужин, и фермер согласился. Это звучало неплохо, и он уже давно не ел нормальной еды — еды приготовленной женщиной. К тому же, он чувствовал, что компания ему не помешает.

Но они не беседовали, как это было обычно, ни о погоде, ни об урожае. Единственное о чём Джек и Майра хотели говорить — это о картофелине. Фермер пытался перевести разговор на другую тему, но вскоре сдался и они обсуждали этот странный предмет.