Наверное, мне было страшно.

Честно говоря, есть очень мало того, чего я не боюсь. Я провел половину своей жизни в страхе. Почти десять лет я боялся что-либо записывать. Я не хотел ни говорить, ни писать. Что, если, подумал я, это произошло как с речью, так и с письмом?

Но эти годы, эти десять долгих лет почти полной изоляции были сущим адом. Я не понимал, насколько важно для меня общение, пока не отказался от него. И после десятилетия такой изоляции, я буквально не мог больше этого выносить. Это сводило меня с ума. И вот однажды ночью, когда моя кровь кипела адреналином и наполняла меня храбростью, я решил рискнуть. Я запер дверь своего номера в мотеле, закрыл шторы, сел перед столом и написал на чистом листе бумаги: «Я негр».

Моя рука не изменила цвет, когда я закончил писать последнюю букву р. Как и моя другая рука. Я бросился к зеркалу: как и мое лицо. Боже, это простое предложение наполнило меня радостью, чистым изящным восторг! Я танцевал по комнате, как сумасшедший. Я писал всю ночь напролет.

Я и по сей день активно и много пишу, у меня есть несколько художественных произведений, опубликованных в различных литературных журналах под разными псевдонимами. У меня в ящике стола лежат шесть неопубликованных романов.

Но я не сноб. Я пишу что угодно и кому угодно. Один раз в день я считаю своим долгом написать торговым компаниям и пожаловаться на один из их продуктов. Вы удивитесь ответам, которые я получаю. Бесплатные билеты в кино, бесплатные купоны на гамбургеры, несколько чеков на скидки и огромное количество писем с извинениями.

И конечно, у меня есть несколько друзей по переписке. Самые близкие друзья, что у меня есть. Мой лучший друг, Фил — заключенный в Сан-Квентине. Он убил своего шурина и был приговорен к пожизненному заключению. Я бы никогда не захотел встретиться с этим человеком на улице, но я узнал из его писем, что он может быть очень чувствительным человеком. Из всех моих друзей по переписке он лучше всех понимает, что значит быть изолированным, отчужденным, одиноким. Я также пишу женщине средних лет по имени Джоан во Францию, молодой незамужней девушке по имени Николь в Бельгию и маленькому мальчику по имени Руфус в Вашингтон, округ Колумбия.

Я не написал ни одному из них правду.

Но как я могу? Я действительно не знаю, что такое «правда».

Первый опыт произошел, когда мне было двенадцать. По крайней мере, это первый случай, который я помню. Мы с моим кузеном Джобом играли на не паханном заброшенном поле позади бабушкиной фермы. Мы только что закончили яростную игру в «замораживающий шар» и бежали, как сумасшедшие, мчась к сараю, через акры травы. Трава была высокая, почти выше моей головы, и мне приходилось напрягать шею и подпрыгивать, чтобы увидеть, куда я бегу.

Я не видел камня, о который споткнулся.

Видимо, я потерял сознание на несколько секунд, потому что оказался лежащим на земле, глядя на бесконечный лес травяных стеблей. Я встал, ошеломленный и обиженный, и пошел к сараю, где, как я знал, меня ждал Джоб, с самодовольной улыбкой победителя на лице.

Должно быть, я ударился головой сильнее, чем думал, потому что все шел и шел и не выходил на чистое место у сарая. Вместо этого трава становилась все гуще и выше, и вскоре я потерялся в ней. Я даже не знал, в каком направлении иду.

С все еще пульсирующей шишкой на голове и с сердцем, начинающим колотиться от перспективы потеряться в траве, я решил позвать на помощь:

— Джоб! — Я громко закричал, сложив руки рупором, чтобы усилить звук. — Я заблудился!

Я услышал издевательский смех Джоба в неопределенном направлении.

— Я серьезно! — Закричал я. — Помогите!

Джоб захихикал снова.