|
Она была совершенно чистая. Ни один лепесток не помят, ни один листок не оторвался, хотя Хелен не понимала, как такое вообще возможно. Цветок был цвета бургундского вина, с единственным белым пятнышком на верхнем лепестке и она тут же его узнала. Розы этой редкой расцветки росли у её соседки в саду. Хелен видела их прошлой весной, когда они подравнивали свои олеандры. Она протянула руку и садовыми ножницами срезала розу. Ей показалось, что эта роза будет прекрасно смотреться в центре стола вечером, когда они будут ужинать с Финчером и его женой, но поставив её в вазу, она заметила, что среди лепестков копошатся сотни микроскопических жучков и выбросила её в мусорку. Быть не может, чтобы между этими двумя событиями была связь! Однако, она понимала, что связь эта есть. Мальчик взял розу двумя пальцами и пафосным жестом, который не вязался ни с его возрастом, ни с обстановкой, протянул цветок ей.
«Может быть, это конец? — подумалось ей. — Может быть, теперь всё закончится?» Она взглянула на Тони, тот едва заметно кивнул. Морщась, пытаясь преодолеть отвращение, она протянула руку и приняла розу. Шип кольнул ей палец и в том месте, куда капнула её кровь, роза завяла и почернела. Она заглянула в середину цветка и увидела внутри множество крохотных насекомых. Прищурившись, она поняла, что это были точные копии жуков, которые атаковали их с Тони. Мальчик пустился в пляс. — Пустите! Пустите! — кричал или пел он, но теперь это была уже не просьба и не требование, это было ликование, торжественный клич. Они пустили меня! Вот, что он имел в виду, хотя произносил вслух лишь одно слово. — Пустите! — говорил он, пел, танцевал. Внезапно ребёнок прекратил танцевать и сложился пополам от боли. Сильнейший спазм скрутил его и он повалился на пол, его словно кто — то ударил молотом и, хотя Хелен понимала, что это невозможно, за последний день произошло слишком много невозможного, но это было правдой. «Да!» — обрадовалась она. Она надеялась, что этот невидимый молот выбьет из него дух. С каждым новым спазмом ребёнок становился меньше. Он не уменьшился и не съёжился, он просто всё меньше и меньше походил на человека. Его ноги становились всё тоньше, руки укорачивались, мышцы усыхали, черты лица смазывались. Он пополз к дыре в стене, которая зияла на месте двери и через которую он попал в дом, всё ещё корчась от боли, применяемой невидимой силой. И к тому времени как он дополз до выхода, на его лице уже нельзя было различить ни носа, ни рта, ни глаз, он больше напоминал кусок пластилина, из которого слепили подобие человека и облачили в кусок грязной тряпки. Он вышел из дома и пропал. И Хелен с благодарным облегчением отшвырнула розу в сторону, упала в объятия мужа. Тони был измучен, весь в крови, но руки у него были сильные, они не подвели. Оба смотрели на дыру в стене, ожидая, что теперь появится там, если, конечно, появится. Спустя несколько минут, в течение которых с улицы не было слышно ни звука, Тони, крепко держа Хелен, выглянул через дыру на улицу и оглядел задний двор. Пусто. Ни мальчика, ни головы, ни жуков, ничего. Всё закончилось. Они не знали, что случилось, не знали, как и почему это прекратилось, но оба были благодарны, что всё кончилось и прижимались друг к другу. Они обошли дом, чтобы убедиться, что не найдут ничего необычного, но их ожидания не оправдались. В комнате на столе Тони лежали нетронутые пакетики с драгоценными камнями, они не исчезли, не превратились в дерьмо, они остались такими же бриллиантами, рубинами, изумрудами, сапфирами, топазами. Хелен даже отказалась прикасаться к ним, она развернулась и вышла в коридор. — Убери их, — сказала она, — выкинь. Тони устало кивнул. Они оба не знали, что ещё ожидать. Было уже поздно, они смертельно устали, а ещё нужно было прибраться и обработать раны, прежде чем ложиться спать, но вместо этого они несколько минут стояли в коридоре, прислонившись к стене. |
