— И прекрасно, — сказала жена. — Все равно так лежит.

— Я и сам так думаю. А то что ж человека морозить — звери мы, что ли?

— Я вам очень, очень благодарен, Исай Петрович!

— Ну, какие там благодарности… Все мы должны помогать друг другу! Не дикари ж, в самом деле, не звери. Хе-хе! Слава богу, крест на шее есть.

В кабинете зазвонил телефон.

— Алло! — сказал Трупакин, беря трубку. — Вы, Анна Спиридоновна? Как поживаете… Что? Спасибо. Что? Зоофилов у меня сейчас сидит… Да… Какой случай: морозы адские, а ему в концерт ехать нужно. Так уж он у меня волчью шубу берет. Да и пусть. Лучше уж пусть она живую душу греет, чем даром лежит. Не дикари, слава богу… Что? Прощайте.

Трупакин повесил трубку и доброжелательно взглянул на Зоофилова:

— Сегодня хотите забрать? Сейчас я вам это и устрою. Палашка! Послушай, Палашка, достань из сундука шубу и, завернув в простыню, отдай барину. Он, видишь ли ты, Палашка, попросил ее одолжить на время, потому что ехать барину нужно, а дедушка-мороз, хе-хе, кусается. Да почему, думаю себе, не дать? Сем-ка я выручу хорошего человечка.

Трупакин добродушно засмеялся, и морщинки веселой толпой сбежались около его глаз. Разогнав эту самовольную сходку, Трупакин покачал головой, вздохнул и промолвил:

— Ах, как было бы хорошо, если бы все люди помогали друг другу. Жилось бы слаще и теплее. Уходите? Ну, всех вам благ. Шубочку-то не забудьте захватить. Когда едете? Послезавтра? Ну-ну…

Зоофилов еще раз поблагодарил Трупакина в самых теплых выражениях и, захватив волчью шубу, ушел.

А Трупакин решил съездить в клуб.

Оделся, вышел и сел на извозчика.

— Ну что, ездишь? — спросил извозчика, когда лошадь тронулась.

— Езжу.

— Это, брат, хорошо. Летом-то небось вашему брату легче…

— Да оно как будто послободнее.

— Зимой холодно ведь, чай?

— Да, холодно.

— То-то и оно. Бедному человеку, братец ты мой, зимой зарез.

— Верно. В самую точку будет сказать.

— Да-а, братяга. Тут ко мне вот один музыкант ходит. Такой, братец ты мой, что сплошная жалость возьмет на него глядеть. Морозы-то большие, а ему, слышь, ехать нужно музыкарить. Что ж ты думаешь — дал я ему шубу свою волчью. На, мил человек. Мне не жалко. Верно?

— Да-с.

— То-то и оно. Тут, брат, уж сквалыжничать нечего. Не людоеды, слава богу. В груди-то тоже сердце есть. Не правда ли?

— Верно. Бедному человеку зачем не спомочь.

— То-то и оно. Дал я ему волчью шубу. На, носи. Сам, брат, Христос заповедал помогать страждущим. Не так ли?

Извозчик в ответ на это помолчал и потом шмыгнул носом так сильно, что лошадь побежала вскачь.

II

Провожать Зоофилова на вокзал собрались несколько приятелей.

— А ловко ты устроился, — сказал одобрительно актер Карабахский, похлопывая Зоофилова по спине.

— С чем устроился?

— Да с шубой. Ведь ты ее у Трупакина взял. Добрый старичок и очень обязательный.

— А ты откуда знаешь о шубе?

— Он же вчера в клубе вскользь сказал. Душа-парень, видно. Истый христианин. «Надо, говорит, ближним помогать. Мы, говорит, слава богу, не тигры какие-нибудь». Добрейшей души старикан.

К беседовавшим друзьям подлетела, потирая руки, раскрасневшаяся от холода Манечка Белобородая.

— Едете? — сказала она, смотря на Зоофилова влюбленными глазами.