— О господи! — застонал граф, хватаясь за голову холеными руками. — Но, может быть, он — дворянин? Ведь бани-то дворянские?

— Будем надеяться, мой бедный друг, — качая головой, прошептал барон.

На другой день барон поехал по данному графом адресу, нашел оскорбителя и, сухо поздоровавшись, имел с ним долгий горячий разговор.

Когда он возвращался в свой особняк к ожидавшему его графу, лицо его было сурово, губы сжаты, а брови нахмурены.

Он легко взбежал по лестнице, остановился на секунду у дверей своего роскошного кабинета мореного дуба, пригладил волосы и с холодным лицом вошел…

— Ну, что?! — бросился к нему граф, протягивая трепещущие руки.

Барон отстранил его руки, свои засунул в карманы и медленно отчеканил:

— Вы получили оскорбление действием от наглого мещанина и не сделали того, что должен был сделать человек вашего происхождения: не убили его, как собаку.

— Он мещанин?! — болезненно вскричал граф, закрывая лицо руками.

— Да-с! Мещанин… И трус, вдобавок. По крайней мере, он сейчас же испугался, струсил и стал просить извинения. Говорил, что у них такой обычай — хлопнуть по спине на прощанье… Вы не убили его, как собаку, на вашей спине еще горит оскорбительный удар… Граф! Прошу оставить мой дом… Не считайте больше меня своим другом. Я не могу протянуть руки опозоренному человеку.

Граф застонал, схватился изящными руками за голову и, не оправдываясь, выбежал из кабинета…

Он долго бродил по городу, потрясенный, уничтоженный, с искаженным горем и страданием лицом. Запекшиеся губы шептали:

— За что? За что на меня это обрушилось?

Потом его потянуло к людям.

Он кликнул извозчика и велел ехать в роскошный особняк княгини Р.

…Лакей, одетый в дорогую ливрею, расшитую золотом и инкрустацией, преградил ему путь.

— Не принимают!

Граф удивился.

— Как не принимают? Сегодня же приемный день?

— Да-с, — нагло сказал сытый лакей, перебирая инкрустации на своей ливрее. — Приемный день, но вас не приказано принимать.

Граф застонал.

— Вот что, голубчик. На тебе сто рублей — только скажи мне правду: барон фон Шмит был сейчас у вас?

— И сейчас сидят, — осклабился лакей. — Эх, ваше сиятельство… Нешто можно так? Нужно было убить его, как собаку!.. А еще дворяне…

— И этот знает, — болезненно улыбнулся граф, вскочил на извозчика и, взглянув на свои золотые часы с инкрустацией, крикнул извозчику:

— К невесте!

Невеста графа, княжна Нелли Глинская, жила с родителями в изящном особняке и очень любила графа.

— Нелли, — шептал граф, подгоняя извозчика. — Милая Нелли… Только ты меня поймешь, не осудишь…

Он подъехал к воротам изящного особняка князей Глинских и радостно вскрикнул: из ворот как раз выходила Нелли.

— Нелли! Нелли! — крикнул граф гармоничным голосом. — Нелли!..

Невеста радостно вскрикнула, но сейчас же отступила и, подняв руки на уровень лица, пролепетала:

— Нет, нет… не подходите ко мне… я не могу быть вашей…

— Нелли?!! Почему?!!

Она сказала дрожащими губами:

— Я могла принадлежать чистому, незапятнанному человеку, но вам… на теле которого горит несмываемое оскорбление… Не оправдывайтесь! Барон мне все рассказал…

— Нелли! Нелли!! Пойми меня… Что же я мог сделать?!

— Что? Вы должны были выхватить шпагу и заколоть оскорбителя, как бешеную собаку!!

— Нелли!! Какую шпагу? Я ведь был совсем… без всего…

С криком ужаса и возмущения закрыла ручками пылавшее лицо Нелли и — скрылась в воротах.